«Обыкновенное чудо» Афанасия Фета

Кот поет, глаза прищуря, Мальчик дремлет на ковре, На дворе играет буря, Ветер свищет на дворе.

«Полно тут тебе валяться, Спрячь игрушки да вставай! Подойди ко мне прощаться, Да и спать себе ступай».

Мальчик встал. А кот глазами Поводил и все поет; В окна снег валит клоками, Буря свищет у ворот.

Это лирическое произведение Фета, входящее в школьные программы, давно стало восприниматься как стихотворение для детей. Многие годы оно включается в сборники поэзии, адресованные детям. Стихотворение кажется совсем простым: незатейливая картинка, словно взятая из повседневной жизни: кот в теплой комнате, мальчик на ковре в окружении игрушек, сердитая буря за окнами… Между тем эта простота достигнута с помощью весьма сложных, хотя и скрытых от невнимательного читателя, художественных приемов.

И в восприятии того, кто не ощущает этих приемов, фетовское стихотворение много потеряет, покажется если не пустым, то обыкновенным. Однако в действительности «Кот поет, глаза прищуря…» — это, если использовать выражение из названия известной пьесы Евгения Шварца, «обыкновенное чудо».

Попробуем неторопливо перечитать стихотворение и проанализировать его композицию, образы, ритмику и звукопись.

Композиция стихотворения

Стихотворение «Кот поет, глаза прищуря…» состоит из трех строф с перекрестной рифмовкой АБАБ.

Первая строфа стихотворения — сценка, картинка в комнате дома, очевидно, в детской и описание мира вне дома, природы. Предметы поэтического изображения — отличительные для Фета. Как замечал В. П. Боткин в статье «Стихотворения А. А. Фета» , «большая часть поэтов любит воспроизводить только сильные эффектные явления природы; у г. Фета, напротив, находят себе отзыв самые обыденные, которые пролетают мимо нас, не оставляя в душе нашей никакого следа Такую наивную внимательность чувства и глаза найдешь разве только у первобытных поэтов» (Библиотека русской критики: Критика 50-х годов XIX века. М., 2003.

С. 316).

Первая строфа построена по принципу строгой симметрии. Первые два стиха посвящены дому, комнате.

Кот поет, глаза прищуря, Мальчик дремлет на ковре.

Это двустишие разделяется на две части: на первую строку, говорящую о коте, и на вторую строку, упоминающую о мальчике. Обе строки — предложения с похожей основой синтаксической структуры: подлежащее + сказуемое + обстоятельство.

Третья и четвертая строки — описание бури за пределами дома.

На дворе играет буря, Ветер свищет на дворе.

Однако этот фрагмент стихотворения уже не разделяется надвое так, как первая и вторая строки: если в первой и второй строках сказано о двух разных существах изображаемого поэтом мира , то в третьей и четвертой строках говорится об одном и том же явлении — о буре; только в третьем стихе она обозначена именно словом «буря», а в четвертом — словом «ветер». Таким образом, третья и четвертая строки содержат смысловой повтор. Цель этого повтора — выразительная: усилить представление о разгулявшейся стихии.

Синтаксически третья и четвертая строки похожи, но их похожесть — «обратная». Третья открывается обстоятельством места «на дворе», за которым следуют сказуемое и подлежащее. Четвертая же строка, наоборот, открывается подлежащим, за которым стоит сказуемое, а закрывает строку тот же оборот «на дворе», которым начинался предыдущий стих.

Посредством такого «обратного» построения двух соседних стихов, своеобразного их «завихрения», вероятно, передается кружение ветра-метели. Но одновременно зеркальная синтаксическая симметрия этих строк, может быть, ассоциируется с замкнутым пространством комнаты, границы которой не может нарушить разыгравшийся ветер.

Дом в стихотворении — это, почти несомненно, помещичья усадьба с окружающим ее двором; менее вероятно, что это городская усадьба, окруженная забором с воротами.

Центральная часть стихотворения — приказание, обращенное к мальчику и, по-видимому, принадлежащее его матери или, скорее, — если принять во внимание строгость и повелительность тона, — отцу. Б. Я. Бухштаб приписывает это обращение матери или няне мальчика ( Бухштаб Б. Я. А. А. Фет // Фет А. А. Полное собрание стихотворений / Вступ. ст., подг. текста и примеч. Б. Я. Бухштаба. Л., 1959.

C. 35 ). Едва ли эти слова принадлежат няне: и повелевающая интонация, и приказание прийти попрощаться перед сном этому противоречат.

Кто произносит эти слова, неизвестно: читатель слышит их, но «не видит» говорящего. Такой прием «умолчания», может быть, мотивирован дремотным восприятием мальчика и/или кота . Строфа состоит из четырех обращений-приказаний, три из которых выражены глаголами в повелительном наклонении.

Эти категоричные обращения нарушают мирную дремоту в комнате.

Третья, последняя строфа соотнесена с первой по принципу неполной зеркальной симметрии: в первой строке говорится о вставшем мальчике и назван кот, но о его продолжающемся пении упоминается только в следующем стихе: вторжение повелительного голоса нарушило сонный покой в детской.

Мальчик встал. А кот глазами Поводил и все поет…

Нарушение блаженного покоя передается стихотворным переносом: «А кот глазами // Поводил и все поет».

Но вскоре прежнее состояние дремоты восстанавливается: по-прежнему «кот поет», как и в первой строке произведения.

В третьей и четвертой строках описывается, как и в третьем и четвертом стихах первой главы, буря.

В окна снег валит клоками, Буря свищет у ворот.

Однако и здесь нет тождества с описанием бури в первой строфе. С одной стороны, стихия, кажется, разыгралась еще сильнее: она уже пытается проникнуть внутрь дома, «атакует» его границу — окно: «В окна снег валит клоками». Только из этой, предпоследней строки становится ясно, что непогода — зимняя.

С другой стороны, теперь сказано, что «буря свищет» уже не «на дворе», а «у ворот», то есть дальше от дома, за пределами двора. Уюту и покою дома ничто не угрожает. При этом синтаксис последних двух строк текста почти тождествен с синтаксисом последних строк первой строфы: обстоятельство места + подлежащее + сказуемое + обстоятельство образа действия ; подлежащее + сказуемое + обстоятельство места.

У Фета «часты повторы целых стихов — обычно в конце строф, без изменений или с вариациями , где два начальных стиха в обратном порядке повторяются в двух конечных стихах. Нередки и более сложные повторы, как в стихотворении «Певице», где последняя строфа объединяет первые два стиха первой строфы с двумя последними стихами второй строфы» .

В стихотворении «Кот поет, глаза прищуря…» поэт тонко играет на повторах и на неполном сходстве повторяющихся слов, выражений, строк.

В стихотворении дается изображение простой сценки, облеченное в форму фрагмента: сценка-миниатюра словно вырвана из повседневности, неизвестно ничего ни о времени, ни о месте этого эпизода, ни о мальчике, ни о взрослом.

Мир, воссозданный в стихотворении, — обыденный. Фет неоднократно настойчиво утверждал, что источником поэтического произведения могут быть самые обыкновенные, случайно увиденные вещи и явления: «К чему искать сюжеты для стихов, сюжеты эти на каждом шагу — брось на стул женское платье или погляди на двух ворон, которые уселись на заборе, вот тебе и сюжеты», — объяснял он еще в юности другу поэту Я. П. Полонскому ( Полонский Я. П. Мои студенческие воспоминания // Полонский Я. П. Сочинения: В 2 т. / Сост., вступ. ст., коммент. И. Б. Мушиной. М., 1986.

Т. 2. С. 444).

А в статье «О стихотворениях Ф. Тютчева» он замечал в таком же роде: «…Самая высокая мысль о человеке, душе или природе, предлагаемая поэту как величайшая находка, может возбудить в нем только смех, тогда как подравшиеся воробьи могут внушить ему мастерское произведение» ( Фет А. Стихотворения. Проза. Письма / Вступ. ст.

А. Е. Тархова; Сост. и примеч. Г. Д. Аслановой, Н. Г. Охотина и А. Е. Тархова. М., 1988.

С. 284).

Обыденность изображенной в стихотворении ситуации была истолкована пародистом Д. Д. Минаевым как «ничтожность» содержания; в его пародии обыкновенность заменена грубой натуралистичностью, мальчик — нерадивым слугою-подростком .

На дворе мычит корова, Ждет на крыше кошку кот. Небо темно и сурово, Буря плачет и ревет.

«Что валяешься в прихожей! Самовар нести пора… Наказанье с этой рожей: Дрыхнет с самого утра».

Казачок вскочил. Сурово Буря рвется в ворота, Но молчит в хлеву корова, И на крыше нет кота.

Образная структура

Стихотворение построено на антитезе «внешний мир — дом». Холоду и свисту противопоставлено мерное, ровное мурлыканье кота, дисгармоничному движению — покой дремоты и сна. Кот как образ, воплощающий уют и покой, встречается также в стихотворении Фета «Не ворчи, мой кот-мурлыка…», написанном почти в одно время с «Кот поет, глаза прищуря…».

Дом в поэзии Фета «окружает личность он является у Фета средоточием пейзажа, центром того пространства, которое сродни лирическому субъекту» .

Оттенки значения «тепло, уют» присущи слову «ковер». В стихотворении сосуществуют большой и неспокойный мир природы и теплый, родной для мальчика и кота мир детской. Но эти два мира не только противопоставлены.

Для описания мира разгулявшейся стихии использован глагол «играет», но с помощью родственного ему однокоренного слова «игрушки» характеризуется мир мальчика. Мир этот отнюдь не столь безмятежен, как может показаться на первый взгляд. «Как и в жизни маленького героя, в природе идет «игра» В отличие от человека, кот, буря не могут «спрятать игрушки», отдохнуть от своего предназначения» ( Буслакова Т. П. Русская литература XIX века: Учебный минимум для абитуриентов. М., 2005.

С. 238).

По свидетельству Фета, А. А. Григорьев, восхищавшийся этим стихотворением, восклицал: «Боже мой, какой счастливец этот кот и какой несчастный мальчик!» . Как понять это замечание проницательного литературного критика и внимательного читателя?

Почему мальчик несчастлив? Очевидно, потому, что он несвободен в отличие от играющей стихии, которой никто не вправе приказать спрятать игрушки и, встав с ковра, идти в спальню. Несвободен он и в отличие от безмятежно и самозабвенно поющего кота.

Игра стихии и пение кота свободны, игры и поступки мальчика подчинены воле взрослых.

Повторяющийся, устойчивый образ фетовской лирики — окно. «…Уютный мир дома, комнаты обычно соотносится с Миром в окне. Окно — живая, символическая граница комнаты и мироздания, неизменно напоминающего о себе то лунным лучом, идущим из бесконечности, то далеким, расплывающимся в ночи звуком. Это не всегда открыто выраженное присутствие в дальнейшем, особенно в его поздних философских элегиях, получит структурообразующее значение. Окно как деталь, соединяющая камерный мир комнаты и мир Вселенной, проходит через все творчество Фета» ( Сухова Н. П. Лирика Афанасия Фета.

М., 2000. С. 53).

Н. П. Сухова, замечая, что в произведениях Фета «поэт стоит Перед окном в Мир, который чаще всего дает о себе знать беспокойными, тревожными сигналами», приводит цитату из «Кот поет, глаза прищуря…» и еще ряд примеров: «И крупный дождь в стекло моих окон // Стучится глухо» ; «Вот Утро севера — сонливое, скупое — // Лениво смотрится в окно волоковое » , «Люблю я немятого луга // К окну подползающий пар» ; «Печальная береза // У моего окна» ; «Те же окна, как вчера, // Те же двери, та же свечка, // И опять хандра…» ; По мнению исследовательницы, «окно, распахнутое в мир, отсекает своей четырехугольной рамкой часть бесконечности и таким образом делает ее конечной, подразумевая в то же время продолжение «конечного» за пределами своей рамки. То есть «окно в мир» — это прекрасный пример Стыка, Борения Конечного с бесконечным» .

Образ окна встречается и в других лирических произведениях Фета. Например, в стихотворении «Безмолвные поля оделись темнотою…» распахнутое окно символизирует открытость «я» миру природы, их отрадное слияние: «И снова тихо все. Уж комары устали // Жужжа влетать ко мне в открытое окно: // Все сном упоено…» А в стихотворении «Ласточки пропали…» , как и в «Кот поет, глаза прищуря…», природа за окном — стихия хаоса, враждебная человеку.

С вечера все спится, На дворе темно. Лист сухой валится, Ночью ветер злится Да стучит в окно.

Иная, гармоническая природа, но также стремящаяся проникнуть через окно в мир дома, представлена в стихотворении «Знакомке с юга» .

И грудь дрожит от страсти неминучей, И веткою все просится пахучей Акация в раскрытое окно!

Особенное значение образ окна приобретает в стихотворении «Не спрашивай, над чем задумываюсь я…» , где в окно бьется не стихия, а живое существо — голубь, символизирующий мир и покой, но попавший в губительную бурю: «Так голубь, бурею застигнутый, в стекло, // Как очарованный, крылом лазурным бьется».

Но в отличие от остальных примеров в стихотворении «Кот поет, глаза прищуря…» мир за окном не увиден взором наблюдателя, бесспорно находящегося в доме. Мирная картина с поющим котом и дремлющим мальчиком может открываться как условному наблюдателю, находящемуся в комнате, так и взгляду, проникающему в комнату извне, через окно. , излишне категорично.)

Метр и ритм

Стихотворение написано четырехстопным хореем с чередующимися женскими и мужскими окончаниями стихов — размером семантически нейтральным, за которым в русской литературе не были закреплены какие-то определенные темы и смыслы.

В XVIII веке четырехстопным хореем писались иногда так называемые духовные оды , четырехстопный хорей преимущественно употреблялся в так называемой легкой поэзии , в песнях и романсах. Связь этого размера с анакреонтическими мотивами веселья, упоения жизнью и любовью и с народной песней сохраняется и в первые три десятилетия XIX столетия, когда этот размер также используют в своих стихотворных сказках В. А. Жуковский, А. С. Пушкин и автор «Конька-горбунка» П. П. Ершов. Также этот размер был характерен для некоторых баллад.

Нейтральность размера, как и строгость композиционной структуры, призвана создать ощущение уравновешенности. Упорядоченная поэтическая форма словно противостоит одной из тем стихотворения — дисгармонии, разгулу стихии.

Вместе с тем для Фета, очевидно, была значима связь этого размера с некоторыми темами и жанрами. «Кот поет, глаза прищуря…» — своеобразная сценка с пунктирно намеченным сюжетом, а образ домовитого кота характерен для народной поэзии. Поэтому автор стихотворения мог учитывать соотнесенность четырехстопного хорея с литературными стихотворными сказками и с литературными песнями — подражаниями народной поэзии. Но несомненна сохраненная в фетовском произведении память о «Зимнем вечере» А. С. Пушкина, также написанном четырехстопным хореем с рифмовкой АБАБ и с таким же чередованием женских и мужских рифм: «Буря мглою небо кроет, // Вихри снежные крутя, // То, как зверь, она завоет, // То заплачет, как дитя».

Однако явное тематическое сходство двух текстов сочетается с разительным отличием: Фет заменяет печальный тон пушкинского стихотворения , в котором нет антитезы «вьюга на дворе — уют дома», настроением, исполненным покоя и отрешенности, на первый взгляд почти безмятежной.

Звуковой строй

В стихотворении используется повтор согласных звуков . Повтор звука «р», очевидно, подражает и урчанию кота, и вою бури . Особенно показательно скопление звука «р» в третьей строке, изображающей «игру» бури.

Благодаря такому звуковому оформлению двух разных мотивов в них обнаруживается нечто общее — голос природы, в одном случае разыгравшейся, в другом — «прирученной»). Мотив бури также оформлен звуком «с». Однако наибольшее скопление звука «с» и похожего на него «ц», являющегося вариантом исконного «с», содержится во второй строфе, передающей не игру стихии, а речь, обращенную к мальчику.

Очевидно, это не случайно: повеление взрослого обнаруживает для ребенка что-то угрожающее, наподобие бури.