Олег Коростелев: «За пределами России выходят сотни газет и журналов на русском языке»

— Олег Анатольевич! Вы ответственный редактор альманаха «Диаспора: Новые материалы», не раз рецензировавшегося на страницах «Литературы». Каковы сегодня его основные цели и актуальные задания?

— Альманах «Диаспора» был создан историком культуры русского зарубежья Владимиром Аллоем на смену знаменитому историко-архивному альманаху «Минувшее», 25 томов которого вышли в 1986-1999 годах в Париже, а позже в Петербурге.

О «Минувшем» говорить проще, потому что это завершенный проект. Тома «Минувшего», подготавливаемые по большей части в России, а выходившие на Западе, на протяжении долгих лет были единственными изданиями на русском языке такого рода и уровня, выдерживая сравнение с лучшими международными проектами. Во многом они задали тон и определили уровень исследований, создали стандарт историко-архивных публикаций, который ныне считается образцовым, а подчас и недосягаемым.

«Минувшее» очень быстро стало одним из самых масштабных и авторитетных изданий последних десятилетий, содержащих публикации неизданных материалов и документальных исследований по истории и культуре России новейшего времени. В его редколлегию входили авторитетнейшие исследователи России, США, Франции и Италии: Марк Раев, Ричард Пайпс, Джон Малмстад, Дмитрий Сегал, Николай Богомолов, Жан Бонамур, Эльда Гарэтто, Александр Добкин, Анатолий Смелянский.

Публикации готовили выдающиеся специалисты: Михаил Гаспаров, Джон Боулт, Александр Лавров, Роман Тименчик, Ричард Дэвис, Эльда Гарэтто, Рашит Янгиров и многие другие. Среди авторов — профессора университетов Москвы, Санкт-Петербурга, Тарту, Торонто, Иерусалима, Лос-Анджелеса, Сан-Франциско, Венеции, Пизы, Глазго, ведущие ученые академических институтов и центров , сотрудники московских, санкт-петербургских, британских и американских архивов , независимые исследователи из России, Прибалтики, Болгарии, Финляндии, Польши и других стран. Большинство публикаций в альманахе представляют собой уникальные междисциплинарные исследования, затрагивающие одновременно историю, философию, политологию, социологию, а попутно решающие архивистские, источниковедческие, библиографические задачи.

«Диаспора» продолжает традиции «Минувшего». Отличие лишь в том, что новый альманах целиком посвящен русскому зарубежью, главное место здесь занимают архивные документы эмиграции: воспоминания, дневники, записные книжки, переписка и прочее, а также основанные на документах исследования и библиографии .

С 2001 года вышли девять томов «Диаспоры», в которых были впервые опубликованы материалы из наследия Зинаиды Гиппиус, Бунина, Куприна, Шмелева, Бальмонта, Андрея Белого, Набокова, Ходасевича, Адамовича, Тэффи, Святополка-Мирского, Вейдле, Бориса Поплавского и многих других литераторов, а также политиков, дипломатов, художников, артистов, вплоть до шоферов и священников.

Введение архивных документов в научный оборот я и считаю одной из главных задач альманаха. Невозможно полноценно изучать жизнь и творчество писателей, особенности литературного процесса и тем более историю литературы в целом, не прочитав все произведения этих писателей, не ознакомившись с эпистолярием, с рецепцией их творчества современниками. Без этого подлинная история заменяется набором расхожих Мифов, которые рушатся при первом же обстоятельном знакомстве с источниками.

— Большую часть ХХ века русская литература пребывала расколотой надвое. Территориально сегодня этот раскол преодолен. Но не остается ли так называемая эмигрантская литература своего рода диаспорой в сложно устроенном литературном мире, развившемся в послеоктябрьской России, в границах бывшего СССР?

— Эмигрантскую литературу действительно меньше изучают и хуже знают, но виной тому не заговор исследователей и преподавателей, во всяком случае, идеологические мотивы тут не на первом месте.

Думаю, прежде всего дает о себе знать сложившаяся традиция. Написать, скажем, монографию по истории критики или учебник по истории литературы метрополии гораздо проще — к услугам исследователя устоявшаяся канва, множество введенных в оборот текстов и материалов, апробированные методики. Втиснуть сюда же и эмигрантскую ветвь гораздо труднее — материал не поддается, периодизация рушится, концепции летят к черту.

Гораздо проще оставить ее за бортом или стыдливо приложить отдельную главу с пересказом соответствующих мест из знаменитой книги Глеба Струве. Поэтому большинство учебников по истории литературы ХХ века рассматривают только метрополию либо, в лучшем случае, дают эмигрантскую часть небольшим самостоятельным приложением, как будто это не тот же самый ХХ век. Ну сами посудите: есть устоявшаяся схема, по которой пишется, к примеру, история критики ХХ века, где главными фигурами значатся Воронский и Полонский, а дальше там ЛЕФ, РАПП, формалисты, зависимость от власти, все понятно, именно так в институтах учили и до сих пор учат. И как в эту схему включить полемику Ходасевича с Адамовичем?

Да от многих ее тезисов камня на камне не остается. А куда отнести статьи Владимира Вейдле, Петра Бицилли, Константина Мочульского, Дмитрия Святополка-Мирского, Альфреда Бема, Николая Бахтина, других эмигрантских критиков? Они в эту схему никак не укладываются, не говоря уж о том, что самые маститые советские критики головой ниже любого из них как стилисты, да и как мыслители.

Кроме того, есть и сугубо технические причины — литература русского зарубежья куда более труднодоступна, гораздо сложнее с эмигрантскими журналами и газетами, многие из них в российских хранилищах представлены неполными комплектами, а часто их и вовсе нет в стране. «Известия», «Новый мир» или «Литературную газету» худо-бедно, но можно найти в крупных библиотеках, и даже не только столичных. А многие ли из отечественных хранилищ могут похвастаться полными комплектами даже самых знаменитых эмигрантских изданий? «Последние новости», «Современные записки», «Числа», «Звено» можно найти только в пяти-шести бывших спецхранах крупнейших хранилищ Москвы , да и то обычно с большими лакунами. Уже в Петербурге с эмигрантскими изданиями дело обстоит на Порядок хуже, а в остальных городах чаще всего их вовсе нет.

В результате почти никто из эмигрантских писателей не опубликован в полном объеме. Библиографий не имеют зачастую даже самые знаменитые , архивы разбросаны по нескольким континентам, опубликованные росписи содержания эмигрантских изданий можно пересчитать по пальцам. Давно настало время собирать камни.

— Слова «эмиграция», «эмигранты» вследствие многолетней большевистской пропаганды приобрели в отечественном обыденном сознании не самый благовидный оттенок. И это восприятие, на мой взгляд, не только не отвергается, но и укрепляется, с внешне сострадательной миной: что взять с этих людей, потерявших самое дорогое — Родину?! Это музейные экспонаты, бесполезные для нашего нынешнего развития.

Вы согласны, что это неотвратимо дискредитирует наши традиционные, начиная с языка, ценности, сохраненные культурой русского зарубежья?

— У меня нет ощущения, что мнение об эмигрантах как музейных экспонатах получает все более широкое распространение. Оно встречается наряду со многими другими суждениями, но основополагающего влияния на умы не имеет.

Даже в советские времена был своеобразный двойной подход. В то время предпочитали оттачивать идеологические формулы на неких абстрактных эмигрантах вообще, но как только дело касалось конкретных Рахманинова, Шаляпина, Алехина, Добужинского, Бунина, речь заходила о мировом искусстве, и крупных величин относящиеся к эмиграции лозунги как будто не особо затрагивали. Еще большая путаница в умах возникла после крушения идеологий, когда обыденное сознание стало пытаться строить хоть какое-то мировоззрение отчасти из обломков старых теорий, отчасти из разномастных лозунгов, не складывающихся ни во что цельное. Никакой стройной системы ведь взамен ушедших предложено не было, а додумывать мысли до конца умеют далеко не все, и для выработки собственного взгляда на проблему большинству недостает ни логики, ни достаточного количества фактов.

Поэтому средний человек вполне может одновременно презирать эмигрантов, восхищаться Буниным и Набоковым и одобрять противостояние большевизму. Как все это совмещается в одной голове, можно только удивляться.

— Неотвратимо приближаюсь к главным для нас проблемам — проблемам школьного литературного образования. Чем и каким образом может обогатить современных российских школьников литература русского зарубежья?

— Если она поможет молодому поколению научиться самостоятельно мыслить, большего и желать нельзя.

— Но мне бы не хотелось утверждать дорогие для меня и для очень-очень многих ценности в атмосфере фальшивой беспорочности носителей этих ценностей. Опасаюсь, что свой вклад в победу чудовищного большевизма на нашей родной земле внесли и силы, ему противостоящие. На каких основаниях Вы предложите обсуждать эту важнейшую коллизию нашей истории с учениками?

— Постсоветская власть создала целый ряд организаций, заигрывающих с эмиграцией и даже порой заискивающих перед ней . Одновременно бытуют и совершенно противоположные мнения и настроения. Никакой определенной политики, идеологии или хотя бы системы взглядов на этот счет современная власть не имеет, соответственно, не определились и обычные люди.

Я не склонен считать сам факт эмиграции индульгенцией от любых ошибок или чем-то вроде причисления к лику святых. Это было огромное сообщество, состоящее из самых разных людей, и характеризовать их всех одинаково невозможно.

Здесь как раз тот случай, когда придется отказаться от присущего детскому сознанию деления всего исключительно на черное и белое без остатка.

Гражданская война не закончена, и до сих пор трудно примирить в общественном сознании враждующие истины.

Легче всего сказать: вот враги, а все, кто с ними сражался, герои. И механически менять местами героев и врагов на каждом новом витке идеологии — тоже не решение проблемы. Гораздо труднее видеть определенную долю правоты в разных воззрениях на жизнь.

— О литературе русского зарубежья написано очень много, есть она и в школьных программах. Но, возможно, с Вашей точки зрения, в образовании упускается немало необходимого из того, что эта литература может дать молодому поколению россиян. Что именно?

— Несмотря на то что эмигрантская ветвь русской литературы была вызвана к жизни политическими причинами, она в главном своем русле гораздо менее политизирована, чем литература советская. Социальная сторона и идеология не так заметно сказались на ней. Она в большей степени — о вечном. То есть в большей степени — русская литература.

Все же советской литературе при всех ее достоинствах слишком часто свойственно было начинать отсчет времени с тысяча девятисот семнадцатого года. А у эмигрантов за спиной была вся русская история, они принимали на себя ответственность за нее, за сохранение культурного наследия, и книги их — прямое продолжение традиций. И потом, в произведениях эмигрантов гораздо чаще сквозит ощущение свободы.

Свободы личности и творчества, — как раз того, чего недоставало советским писателям.

— Вы немало сделали для широкого возвращения русскому читателю поэта и эссеиста Георгия Адамовича. Почему Адамович? В чем феномен его творчества, его энергия и красота?

— Бунин называл Адамовича «первым критиком эмиграции», и на то были основания. Адамович действительно замечательный критик, один из лучших в ХХ веке, редкостно умный и одаренный человек, наделенный тончайшим вкусом, а кроме того, блестящий эссеист и оригинальный поэт. Но вообще-то я занимаюсь не только им, из полусотни выпущенных мной томов только десять с текстами Адамовича, остальные книги — самых разных авторов, хотя по преимуществу тоже эмигрантов: Мережковский, Бунин, Набоков, Роман Гуль, Василий Яновский, Нина Берберова, Антонин Ладинский.

Хочу выпустить Дмитрия Кленовского, Владимира Варшавского, Глеба Струве, Владимира Маркова, Дмитрия Философова, да много чего еще хочу, с удовольствием подготовил бы собрания Святополка-Мирского, Павла Муратова…

— В этом труде собирания и возвращения желаю Вам только сил и удачи. А еще какие новые открытия ожидают нас в истории русского зарубежья? Или оно в условиях нынешнего посткоммунизма вновь может из истории стать обиталищем многих россиян?

— Оно и есть обиталище для миллионов россиян. Такого гигантского количественно зарубежья, как сейчас, не было еще никогда в истории, даже в межвоенный период. Эмиграции сейчас юридически нет, поскольку нет ярко выраженного политического противостояния, а русское зарубежье огромнее, чем когда-либо.

Боюсь, главным открытием для обыденного сознания может стать уже сам этот факт — за пределами России живут десятки миллионов русских людей, и не просто живут, а работают: пишут, изобретают, строят, издают газеты и журналы. За рубежом выходят сотни газет и журналов на русском языке, в которых тысячи авторов публикуют десятки тысяч произведений. Даже по теории вероятности среди них должны встречаться интересные вещи.

Осознать, что мир в очередной раз изменился, постараться понять эти изменения, раздвинуть рамки своего сознания и воспринять саму реальность, а не готовые штампы о ней, — и есть самое трудное. На этом пути человека ждет множество открытий, но только он и ведет к истине.