«Он весь — дитя добра и света…»

Как-то в разговоре с Блоком Ахматова передала ему замечание молодого поэта Бенедикта Лившица, «что он, Блок, одним своим существованием мешает писать стихи». Блок не засмеялся, а ответил вполне серьезно: «Я понимаю это. Мне мешает писать Пев Толстой». В другой раз, на одном литературном вечере, где они выступали вдвоем, Ахматова сказала: «Александр Александрович, я не могу читать после вас».

Он с упреком в ответ: «Анна Андреевна, мы не тенора». Сравнение это, надолго запечатлевшееся в памяти, было, может быть, подхвачено через много лет в стихотворении, где Блок предстает как «трагический тенор эпохи». Ахматова рассказывает дальше: «Блок посоветовал мне прочесть «Все мы бражники здесь». Я стала отказываться: «Когда я читаю «Я надела узкую юбку», смеются».

Он ответил: «Когда я читаю: «И пьяницы с глазами кроликов» — тоже смеются». Когда я думаю о Блоке, Когда тоскую по нему, То вспоминаю я не строки, А мост, пролетку и Неву… Наверное, эти стихи связываются с обликом неповторимого поэта России оттого, что он сумел с редкой художественной силой и убедительностью выразить в своем творчестве и себя, и то время, в которое жил.

Личное и общественное так тесно переплелись в его поэзии, что их невозможно отделить друг от друга. Гоголевская птица-тройка преображается у Блока в «степную кобылицу» в цикле «На поле Куликовом». И вечный бой! Покой нам только снится Сквозь кровь и пыль… Летит, летит степная кобылица И мнет ковыль…

И нет конца! Мелькают версты, кручи… Остановись!

Идут, идут испуганные тучи, Закат в крови! Когда читаешь эти стихи, возникает ощущение, что бешеная, захлебывающаяся скачка, которую невозможно остановить, должна завершиться катастрофой. Россия неудержимо несется к своим страшным годам.

Это прозрение Блока особенно подчеркивается последними строками, которые означают уже не только человеческий бунт, но и бунт неба. У Блока много печальных, тревожных стихов. Он жил в такое время, когда невозможно было ограничиться «мягкой» лирикой, описаниями красот природы и любовных страданий.

Поэт спешил жить. И мечтал охватить своими стихами буквально все. О, я хочу безумно жить, Все сущее — увековечить, Безличное — вочеловечить, Несбывшееся — воплотить! «Над городами стоит гул, в котором не разобраться и опытному слуху, — писал Блок в своем известном докладе «Народ и интеллигенция», — такой гул, какой стоял над татарским станом в ночь перед Куликовской битвой, как говорит сказание». После Октябрьской революции поэт снова вспомнил о «грозном и оглушительном гуле, который издает поток…

Всем телом, всем сердцем, всем сознанием — слушайте Революцию». К этому гулу он прислушивался, когда писал «Двенадцать»: «Во время и после окончания «Двенадцати» я несколько дней ощущал физически, слухом, большой шум вокруг — шум слитный…» Пусть душит жизни сон тяжелый, Пусть задыхаюсь в этом сне… «Блок ждал Командора, — записала Ахматова в своих дневниках. — Это ожидание — также признак людей, обреченных погибнуть вместе со старым миром и чувствующих приближение гибели». Конечно, тонко чувствующая поэтесса меньше всего думала об идеологической концепции стихов Блока, о его личном отношении к переменам в России.

Тут все и несколько проще, и несколько сложнее. Ведь настоящий художник — нерв эпохи, провод, по которому пропускает свой ток современность. Рожденные в года глухие Пути не помнят своего.

Мы — дети страшных лет России — Забыть не в силах ничего. Любовь несовместима с жалостью, она же давала поэту твердую веру в Россию, в то, что она выстоит, не погибнет, несмотря на кровь и страдания. Пусть будет больше одной слезой, но все равно все те же «лес и поле, да плат узорный до бровей» — у России.

Кровавый отсвет от дней войны и «дней свободы» не может затуманить ее «прекрасные черты». Вообще-то поэт — всегда романтик. Особенно такой поэт, каким был Блок.

Вечный поиск красоты, которому он посвятил всего себя, наложил отпечаток и на его творчество, на его художественное мастерство. Скамья ладьи красна от крови Моей растерзанной мечты, Но в каждом доме, в каждом крове Ищу отважной красоты. Ю. Тынянов писал: «Блок — самая большая лирическая тема Блока.

Об этом лирическом герое и говорят сейчас. Он был необходим, его окружает легенда, и не только теперь — она окружала его с самого начала, казалось даже, что она предшествовала самой поэзии Блока…» Как здорово сказано: Блок — тема Блока! Тема самопознания важна для истинного писателя; познав себя, человек познает вселенную.

Образ художника всегда многопланов и всегда глубоко индивидуален. Простим угрюмство — разве это Сокрытый двигатель его? Он весь — дитя добра и света, Он весь — свободы торжество!