Ораторы демократической партии

Небесполезно составить себе определенное понятие o тех людях, что наиболее способствовали повороту к новому порядку вещей и вывели наконец свою нацию из того заколдованного круга, куда вовлек ее одряхлевший теперь доктринаризм. Французы вообще привыкли видеть в Эмилио Кастеларе не только главного, но чуть ли — не единственного инициатора всего этого умственного движения испанской нации, действительно, он как-то особенно ярко выделяется своим талантом, a потому и обращает на себя такое исключительное внимание всех стран; но, как бы ни были велики заслуги Кастелара, справедливость все-таки требует упомянуть и o других деятелях, помогавших, или предшествовавших ему. Прежде всего мы укажем на дона Николаса Мариа Риверо, — человека просвещенного, с высоким умственным развитием. который задолго еще до выступления Кастелара на политическое поприще, т. е. до 26-го сентября 1854 года, открыто отделился от партии прогрессистов и приступил к организации новой, названной им партией действия. Смелый, энергичный, всегда готовый ратовать и словом, и пером, он первый поколебал доверие народных масс к старым партиям, которых постоянно отталкивали с презрением даже сама королева и ее приближенные к тем старым , и видимо тяготели не прогрессу, а к трону, хотя королева и ее приближение постоянно отталкивали их с отвращением.

Когда же день торжества настал наконец в 1868 году, Ривегро, со всею добросовестностью, немедленно приступил к осуществлению в Испании тех реформ, какие считал необходимыми, нисколько не заботясь o том, чтобы пленить толпу, выставляя на вид свои заслуги; поэтому-то, может быть, они остались не только неоцененными по справедливости, но почти и незамеченными. Впоследствии даже возникло предубеждение против него, чему немало способствовал он сам чрезмерной нетерпимостью к тем из своих сотрудников по административной деятельности, которых считал неспособными или бездарными. Впрочем, когда мы перейдем к обзору периодической прессы, нам придется еще возвратиться. к характеристике Риверо, говоря o значении его журнала La Discussion и o тех неоценимых услугах, какие он оказал народу демократии. Как парламентский оратор, Риверо следовал традициям Аргуэллеса, Лопеса, Риоса-Розас и других пропагандистов, действовавших в пользу демократического принципа, к чести его, надо признать, что если-бы он не выступил прежде и не проложил дороги, Кастелару с его друзьями никогда не удалось, бы увлечь за собой народные массы. Наряду с Риверо по справедливости надо поставить еще четырех, наиболее способных и энергичных деятелей, a именно: Рюиса де Соррилья, занимавшего министерский пост в момент отречения принца Амедея Савойскаго и бывшего одним из главных вождей революции; его ссылка достаточно свидетельствует, насколько он казался опасным установившемуся потом правительству Альфонса XII.

За ним следуют: Эстанислао Фигуэрас, адвокат по профессии и юрисконсульт, умевший всегда во время вступиться в прения, чтобы или окончательно добить побежденного противника, или предупредить опасность междоусобия среди своих единомышленников; дон Николас Сальмерон, — профессор университета, горячо стоявший за отмену смертной казни и добровольно отказавшийся от диктатуры, чтобы продолжать служение тем принципам, которым не изменял во всю свою жизнь. Наконец последний и самый замечательный из всех поименованных — Пи-Маргалль, человек мысли и дела, с твердой волей и непреклонным характером, может быть, более сильный в логике, чем в политике, но имеющий за собой то огромное достоинство, что никогда не поддавался обману лживой реакции, какой бы сладкозвучной риторикой она ни прикрывалась, и, сам не ограничиваясь одними словами, неуклонно шел к намеченной цели, сдерживая при этом слишком нетерпеливых и забегающих вперед. Все эти деятели последних событий живы и теперь, они могут еще оказывать влияние на испанское общество, влияние вполне законное, заслуженное их трудами и честными убеждениями. Власть уже была в их руках и если бы она снова возвратилась к ним, то нет сомнения, что они стали бы действовать еще с большей прозорливостью, приобретенной опытом.

Теперь обратимся к характеристике Эмилио Кастелара. Должны ли мы видеть в нем главного Leader’a, вождя отмеченной нами фаланги? Действительно ли он является ее умственным центром и может ли сказать ей решающее слово? Сам он, очевидно, разделял преувеличенное мнение o нем окружавших его льстецов и глубоко верил в свое высокое значение; но общество, напрасно, стало бы ждать от него инициативы в деле прогрессивной политики. A между тем для всякой нации особенно важно видеть в настоящем свете тех из своих деятелей, кого она ставит во главе, потому что недоразумения и ошибки в таких случаях ведут к самым печальным результатам: когда от человека, хотя бы и одаренного крупным талантом, требуют того, что не отвечает ни его темпераменту, ни способностям, ни индивидуальному складу ума, он не приносит и сотой доли той пользы, какую мог бы принести в иной, сродной ему сфере.

Так что же собственно представляет нам личность Эмилио Кастелара? Может ли он быть назван государственным человеком по своим преобладающим качествам, или только оратором и поэтом? Чтобы разрешить этот вопрос, надо обратиться к фактам.

Кастелару пришлось, проявит себя на деле в самую важную, критическую минуту, когда власть была в его руках, когда все надежды испанской нации сосредоточивались на нем. И что же он сделал тогда? Прежде всего предоставил враждебной партии занять высшие должности в государстве, потом, не приняв никаких мер против развития недовольства, дал перейти ему в восстание именно среди тех людей, на которых должен был рассчитывать, как на самую крепкую свою опору. Вообще он не только не оправдал возложенных на него надежд, но обнаружил полное бессилие, не сумев ни дисциплинировать армию, ни подавить окончательно карлизм, a этого-то последнего удара и ожидала от него нация.

Итак, история ничего не может сказать в пользу политической деятельности Кастелара, ей остается только привести ему в извинение, что он не нашел достаточной поддержки в республиканской Палате, что и в самых условиях того времени не находилось средств для осуществления намеченных им целей; но никакими оправданиями не снимет он с себя ответственности в том, что добровольно отдал власть в руки генерала Павиа и тем обратил ее впоследствии против той республиканской системы, которую сам, же защищал. Но, если мы отрешимся от политической точки зрения и взглянем на Кастелара, исключительно как на оратора и поэта, наше суждение o нем будет совершенно иное. Прежде всего, нельзя не признать, что со стороны внешней формы своих речей, — изящности, грации, богатства и величия стиля, он заслуживает безусловной похвалы; относительно же их внутреннего содержания можно сказать одно: Кастелар, очевидно, никогда не забывал, что аудитория его состоит из уроженцев юга; поэтому, хотя он не пренебрегает научными выводами и часто обращается к требованиям разума, но чувство, идеал, сознание бесконечного всюду проявляются y него на первом плане. «Присмотритесь и прислушайтесь к проявлениям нашей религии!

Вот деревянный, или каменный крест, воздвигнутый y лесной тропинки; эта убогая святыня возвещает путнику o близости деревни; на закате солнца разливается в воздухе унылый перезвон колоколов, торжественное церковное пение раздается в храме и призывает к молитве; алтарь с изображением Святой Девы — пречистой Матери Божией, весной украшен розами, ночью озарен мерцающим светом лампады, и в этой полутьме, среди благоговейного безмолвия, сильнее чувствуется общение с вечностью; далеко разносится по Средиземному морю дружный гимн моряков Ave Maria Stella, когда лазурная гладь воды отражает синее небо, когда вечерняя заря окрашивает алым отблеском край горизонта, когда на землю спускаются тени, и зажигаются первые звезды в небесной вышине.