Особенности стиля повести А. Платонова «Котлован»

Свист, грохот, лязг, движение — заглушили Живую человеческую речь, Немыслимыми сделали молитву, Беседу, размышление; превратили Царя вселенной в смазчика колес. М. Волошин. «Пар» Писатель Андрей Платонович Платонов был из рабочих. Участник гражданской войны, потом самозабвенный работник восстановительного периода.

Разбирался в механизмах, электростанции строил. Очень любил паровозы. Часто описывал их в рассказах, и выходили они у Платонова как живые.

Блестящие, железные существа, с огнем и паром внутри. Платонова восхищают механизмы. Они исполнены логики, загадочны, но понятны… Кроме механизмов — паровозов, динамо-машин, дизелей и болиндеров — прозу Андрея Платонова населяют люди, его литературные герои, которых автор тщательно и скрупулезно описывает. От этого они становятся не совсем живые.

То есть они ходят, точнее перемещаются, разговаривают, совершают индивидуальные и коллективные осмысленные действия, но из совокупности движений и поступков не прорастает сложное растение жизни. Складывается впечатление, что писатель вооружен сильным микроскопом, который дает ясные и четкие картины отдельных частей организма человека, но не получается увидеть все сразу. Не получается представления о жизни в целом. Какая она? Что она такое?

Феномен жизни вообще тревожит и раздражает Платонова. Ей, жизни, не годится внутренняя логика существования паровозов и кораблей. Писателю тяжело с этим примириться. Он понял, как работает электричество и почему летают самолеты.

Он уверен, что жизнь проще, чем сложные и сильные механизмы. Надо только увидеть, как сцепляются ее крохотные колесики и шестеренки, и тогда логичным и понятным станет человеческое существо. «Не убывают ли люди в чувстве своей жизни, когда прибывают постройки?» — спрашивает Платонов. Ведь живое и неживое суть одно и то же. Стоит только понять эту истину и сгинут проклятые вопросы, исчезнут бессмысленные тайны.

Утром Козлов стоит «над спящим телом Прушевского». Характерный для Платонова пассаж и точное наименование того, что являют собой персонажи «Котлована»: не люди, не герои, а тела. Иногда мыслящие, иногда нет. По сути это не важно.

Вощев «с размышлением» произносит: «Без думы люди действуют бессмысленно». И тогда понимаешь, что над всем в повести властвует любопытный и далеко не простодушный интеллект автора. Ф. М. Достоевский — предтеча и учитель Платонова — тоже не брезговал авторским присутствием на страницах своих романов. Только личина, в которую он рядился, являла нам человека недалекого, а зачастую — глупого.

Его герои постоянно выходят из-под авторского контроля. Появление нового персонажа — всегда скандал. Автор прячется за второстепенными фигурами, часто их голосами произнося главные вещи. Вспомним безымянного капитана в «Бесах», только и сказавшего: «Если Бога нет, то какой же я капитан».

В этом весь Достоевский, «человек из подполья». Платонов, наоборот, доминирует в своей прозе. Это его стиль.

Его кредо. Он бригадир бригады, начальник цеха, механик паровоза. Он видит сразу всех и все объемлет. Он слегка приоткрывается и дает себя узнать в инженере: «Весь мир он представлял мертвым телом — он судил его по тем частям, какие уже были им обращены в сооружения; мир всюду поддавался его внимательному и воображающему уму, огражденному лишь сознанием косности природы». «Котлован» — сооружение ума Андрея Платонова.

Он судит, движет, заселяет, мыслит в нем. В телах, созданных им, нет свободы и самовластия, нет тумана страстей, и подвиг не озаряет душу счастьем. «Дребезжащее состояние счастья», испытанное героями перед закладкой котлована, томление духовых оркестров, гробы вместо кроватей, тотемный медведь-молотобоец на кузне — вот обычный инвентарь платоновской прозы. Что не разглядели мы в своих ночных кошмарах, додумал за нас писатель.

Он здесь самый главный. Он полностью подчинил сюжетное движение повести своему творческому сознанию. Он препарирует человека в поисках души и находит кости, кровь и жилы. Его проза напоминает рисунки Леонардо да Винчи. Желтой сепией по желтой бумаге.

Платонов рисует черным углем на черной земле. Его стиль — это стиль подлинного искусства, когда солгать означает умереть. Его проза телесна, а душа нежна. Он молится фальшивым богам, но вера искупает этот мелкий грех. Слова, собранные в эту книгу, обработаны томлением гения.

В ней есть правда эпохи, ее кровь, ее гнев и мечта.