Ответ читателю

Письмо нашего читателя Г. Яковлева вызвало у членов редакции и у тех педагогов, которых мы успели познакомить с ним до публикации, противоречивые чувства. Мы решили напечатать его, сопроводив своим комментарием; думаем, что нам еще придется вернуться к непростой теме, поставленной в письме, — материалы подобного рода всегда рождают волну читательских откликов.

Прежде всего хотим поблагодарить автора письма за мужество, за то, что он решился поднять вопрос действительно спорный, чем сразу же вызвал огонь на себя. Многие мысли в статье нам близки. Например, мы целиком и полностью разделяем мысль о том, что читать «Тараса Бульбу» в 7-м, а тем паче в 6-м классе преждевременно; вообще, как кажется, чем позже изучаются произведения классики, в большинстве своем не для детей созданные, тем больше могут из них «взять» ученики.

Согласны мы и с тем, что за долгие годы методика изучения гоголевской повести закостенела, что часто мы в разговоре о «Тарасе Бульбе» идем на поводу у отживших концепций и устаревших взглядов. И, следовательно, без пересмотра многих методических позиций не обойтись. Но это вовсе не означает, что повесть надо выбросить из программы — вот в этом пункте наше мнение не совпадает с мнением читателя .

Как нам кажется, в сложившейся ситуации гораздо полезнее заняться поиском новых подходов к повести. И вопрос, вынесенный в заглавие статьи, переделать так: «Как изучать в школе «Тараса Бульбу»?»

Скажем прямо — нам не совсем ясна логика Г. Яковлева. С его точки зрения, если «Тараса Бульбу» нельзя изучать в школе как исторический Роман , то тогда остается только воспринимать тот «воспитательный заряд, ради которого и включается творение Гоголя в школьную программу». А эффект от такого воспитания — и доказательству этого посвящена основная часть статьи — получается под воздействием повести жутковатый, ибо в ней автор «без явного осуждения» представил «насилие, разжигание войн, непомерную жестокость, средневековый садизм, агрессивный национализм, религиозный фанатизм, требующий истребления иноверцев, непробудное пьянство, возведенное в культ, неоправданную грубость даже в отношениях с близкими людьми».

В повести Гоголя, как полагает Г. Яковлев, «бальзам для души черносотенцев всех времен», многие высказывания главного героя звучат «в наши дни как опасное подстрекательство», повесть не способна «пробудить добрые чувства у детей и без того не слишком ласкового XXI века».

Нам не кажется правомерным предложенный в статье выбор: если не исторический роман, то тогда, фигурально выражаясь, «роман воспитания». Ведь можно читать «Тараса Бульбу» для чего-то совсем другого. Например, сопоставить, как это делают авторы программы МИРОСа, эту повесть с «Илиадой» Гомера, с тем чтобы найти черты эпического стиля, со «Словом о полку Игореве», с которым возникает много даже сугубо текстуальных перекличек. Можно прочитать повесть в контексте других гоголевских произведений.

Можно поговорить об этой повести как о романтическом произведении и сопоставить ее, скажем, с романами Вальтера Скотта. Да и так ли уж важно отсутствие у Гоголя буквальной достоверности? С этой точки зрения ведь и «Капитанская дочка» не выдерживает критики.

Кстати, и с этой пушкинской вещью можно сравнить «Тараса Бульбу», тем более что гоголевская повесть написана раньше. Непростая проблема появления на русской почве исторического повествования возникает сама собой — почему же ее не сделать стержнем уроков по «Тарасу Бульбе»?

Мы также не согласны с тем, что нынешние Дети должны «сладко воспевать героического Тараса», а педагоги этим воспеванием руководить. Действительно, к сожалению, так было многие годы, ученикам предлагались подходы к проблемам повести, выработанные «пропагандистами времен коммунистического террора». Но сейчас, как кажется, «вольнее всякий дышит» и ничто не мешает нам отказаться от старого наследия. Если из повести следует, что Тарас — человек войны, что он льет реки крови, что его гибель — это и наказание за раздувание «мирового пожара» тоже, то мы можем об этом прямо сказать своим ученикам. Если про Андрия, например, написано, что он умел любить , что он имел чувство сострадания — то почему мы должны мимо этого пройти?

Только потому, что в советских учебниках написано, что Андрий предатель, а Тарас — защитник родины?

Однако не нужно увлекаться и интерпретациями по методу от противного. Есть автор. И вопрос об авторской позиции в «Тарасе Бульбе» весьма непрост.

Вряд ли можно осветить его в рамках короткого ответа читателю, но все-таки скажем, что, по нашему убеждению, она сопоставима с позицией автора в «Илиаде»: прошлое, отделенное от рассказчика многими веками, позволяет ему смотреть на события «сверху», отстраненно, не выступать, как в футбольном матче, разворачивающемся непосредственно перед глазами болельщика, за ту или иную команду, равно восторгаться доблестными богатырями давно прошедшего времени . Также невозможно правильно воспринять позицию автора, если забыть, что перед нами романтическое произведение. А значит, нужно говорить об особенностях изображения истории в таких произведениях, о стремлении романтиков постичь дух эпохи, ярко и полно выразить его — и говорить серьезно, приводя параллели из русской и зарубежной литературы. (Интересный вопрос в связи с изображением истории в литературных произведениях задала после прочтения письма одна учительница: почему ничто не мешает нам изучать в школе «Капитанскую дочку»?

Почему мы говорим об особой притягательности и для Гринева, и для некоторых именитых интерпретаторов повести фигуры Пугачева, несмотря на то что есть «История Пугачевского бунта», в которой описаны злодеяния того же Пугачева, вполне сопоставимые с жестокостями Тараса Бульбы? И мы, между прочим, не закрываем на существование этой книги глаза — а иногда и прочитываем в классе фрагменты из нее. И не обвиняем Пушкина за то, что вотде, в «Капитанской-то дочке» не обличил с достаточной силой бунтовщика и изувера, пролившего реки крови!)

Сеперь вопрос — кто должен говорить с читателем обо всем этом? По нашему убеждению — именно учитель. Если встреча с повестью произойдет вне школы, то тогда точно некому будет ответить на вопросы ученика , некому будет правильно расставить акценты, вписав саму повесть в контекст романтического метода, а значит, сняв тем самым те читательские претензии и недоумения, которые закономерно возникают, если повесть оказывается вне такого контекста, в безвоздушном пространстве.

Наполнить это пространство жизнью — задача школьных уроков литературы.

И, наконец, последнее. Предположим, повесть фактом своего непрочтения в школе будет скрыта от ученика. Но ведь рано или поздно она все равно будет обнаружена — и вот тогда-то человека может действительно ждать потрясение от того, что автор этой повести не похож на тот «причесанный» образ классика, к которому ученик привык на школьных уроках.

Нам не кажется, что это более желательный воспитательный эффект.

P. S. Наше несогласие с читателем вовсе не отменяет того, что «Тараса Бульбу», да и другие произведения, в которых так или иначе выражен, к примеру, антисемитизм или шовинистические настроения, читать действительно непросто. Не только об этом произведении речь — есть кое-что неудобоваримое у Достоевского, у других… Сталкивались ли вы с подобной проблемой?

Как ее решали? Поделитесь с читателями «Литературы» своим опытом.

P. P. S. И еще одно наше твердое убеждение: если в каком-то классе в силу разных причин изучение любого литературного произведения, что называется, не идет , разрешайте себе его в этом классе не изучать. В угоду программе не нужно ломать ни себя, ни ребят. Это касается, естественно, и «Тараса Бульбы».