Печорин и «водяное общество» в романе М. Ю. Лермонтова «Герой нашего времени»

До сих пор прослеживались попытки Печорина сблизиться с людьми, далекими от его круга. Безуспешность этих попыток, как видели, объясняется не узостью героя, а ограниченностью тех, с кем сводила его судьба. В «Княжне Мэри» мы видим Печорина в кругу, социально более ему близким. Однако столкновение героя с отдельными людьми сменяется здесь конфликтом с обществом в целом.

Может быть, именно поэтому «Княжна Мэри» — самая большая по объему часть романа. Для Печорина при его одиночестве дневник, «журнал», — единственный «достойный собеседник», с которыми он может быть в полнее искренним. И еще одна ценность журнала: Это — душевная память Печорина. Жизнь его, кажется, разменивается на пустяки, и поэтому ему особенно важно увидеть смысл происходящих событий, сохранить их след, чтобы не оказаться в положении человека, состояние которого передана в стихотворении «И скучно, и грустно…». Самолюбиво не прощая Печорину его превосходства, Грушницкий, драгунский капитан и прочие члены «водяного общества» полагают, что Печорин гордится своей принадлежностью к петербургскому свету, к гостиным, куда их не пускают.

Печорин же, хотя и не может не быть ироничным по отношению к «водяному обществу», не только не гордится своим превосходством, но болезненно воспринимает это расстояние между собой и другими, ведущая к враждебности: «Я вернулся домой, волнуемый двумя различными чувствами». Первое было — грусть. «За что они меня ненавидят? — думал я — За что? Обидел ли я кого-нибудь? Нет.

Неужели я принадлежу к числу тех людей, которых один вид уже порождает недоброжелательность. И я чувствовал, что ядовитая злость мало помалу наполняла мою душу». Переход от иронии грусти, от нее — к ядовитой злости, побуждающей действовать, чтобы не оказаться посмешищем ничтожных людей, характерен для отношений Печорина к «водяному обществу» в целом, и в частности Грушницкому. Печорин при всей его ироничности довольно добр, он не предполагает в Грушницком способности убивать , не предполагает низости, агрессивных проявлений самолюбия. «Врожденная страсть противоречить» в Печорине — не только признак рефлексии, постоянной борьбы в его душе, но и следствие постоянного противоборства с обществом. Окружающие так ничтожны, что Печорин постоянно хочет быть непохожим на них, поступать вопреки им, делать наоборот.

Причем сам Печорин иронизирует над этим упрямством: «Присутствие энтузиазма обдает меня крещенским холодом, и, я думаю, частые сношения с вялым флегматиком сделали бы из меня страстного мечтателя.» Грушницкий несносен своей фальшивостью, позерством, претензиями, на романтизм — и Печорин в его присутствии чувствует неодолимую потребность в прозаической трезвости слов и поведения. Согласие Грушницкого участвовать в заговоре, предложенным драгунским капитаном, пробуждает в Печорине «холодную злость», но он еще готов простить «приятелю» его мстительность, распускаемые им в городе «разные дурные слухи» — за минуту честности «Я с трепетом ждал ответа Грушницкого, холодная злость овладела мною при мысли, что если б не случай, то я мог бы сделаться посмешищем этих дураков». Если б Грушницкий не согласился, я бросился б ему на шею. Но после некоторого молчания он встал с своего места, протянул руку капитану и сказал очень важно: «Хорошо, я согласен».

Законы чести не для этих людей писаны, точно также, как и не для «мирного круга честных контрабандистов». Готовность Печорина к благодарной человечности разрушена низостью Грушницкого, согласного на обман в дуэли. Однако Печорин, как шекспировский Гамлет.

Не один раз должен убедиться в том, что подлость неискоренима в этом человеке, прежде чем решится на возмездие. Жестокость Печорина вызвана оскорбленностью не за себя только — за то, что на границе жизни и смерти в Грушницком мелкое самолюбие оказывается сильнее честности, благородства.