Плоды Просвещения: Гете

Глава из нового учебника

В оформлении использованы иллюстрации художников Кристофа Кирша и Томаса фон Кумманта из двухтомной книги-комикса «Гете», выпущенной в Германии к 250-летию писателя .

© EGMONT EHAPA VERLAG GMBH, Stuttgart und GOETHE-INSTITUT e. V. Munchen 1999 von Friedemann Bedurftig und Christoph Kirsch von Friedemann Bedurftig und Thomas von Kummant Druck und Verarbeitung: Sebald Sachsendruck, Plauen

«Буря и натиск»: годы юности

Е Сли судить по дате, Иоганн Вольфганг фон Гете родился в то время, когда эпоха Просвещения в Европе достигла своего расцвета, а просветительское мировоззрение приблизилось к точке критического перелома: от раннего оптимизма к сентиментальной меланхолии. Но Гете родился в старинном купеческом городе Франкфурте-на-Майне, за полуразрушенными крепостными стенами которого не завершилось Средневековье: «Еще во Франкфурте отцы зевали, // Еще о Гете не было известий…» — характеризует бюргерскую старину Осип Мандельштам.

Что из этой старины Гете припомнит в автобиографии «Поэзия и правда»? Поразившие воображение ребенка городские праздники с торжественным строем карнавального обряда, с подношением символических даров главе городского совета — шультгейсу, должность которого исполнял дед Гете. В числе даров — три пары кожаных перчаток.

Дед в них обрезал розы в своем чудесном саду.

Любимым чтением были народные книги, издававшиеся на самой дешевой рыхлой бумаге, напечатанные едва различимым готическим шрифтом, но столь увлекательно повествующие о легендарном Тиле Эйленшпигеле, о рыцарских подвигах. Героем народной книги был и доктор Фауст. Однако его Гете лучше запомнил по уличным кукольным спектаклям.

Было и другое — французский офицер, ради которого семье пришлось потесниться в только что перестроенном доме, но что поделаешь — Семилетняя война: французы в союзе с империей и Россией теснят Пруссию, которая несмотря ни на что начинает перекраивать карту Европы. И почти одновременно с началом войны «первого ноября 1755 года произошло Лиссабонское землетрясение, вселившее беспредельный ужас в мир, уже привыкший к тишине и покою»

Г Ете пережил эпоху Просвещения, оказавшись в положении того, кто подводит итог. Последние сцены «Фауста» было бы преувеличением расценить как разочарование в просветительской утопии или в том, что «в начале было дело». В ряду других исторических оценок в «Фаусте» финальные сцены трагедии звучат предупреждением просвещенному человеку, познавшему свою силу, обретшему власть над природой и другими людьми, — быть осторожным в использовании этой силы.

Увы, это предупреждение, неуслышанное и непонятое, оказалось слишком проницательным и не раз исполнившимся предсказанием исторических потрясений в последующие века.

Гете принадлежит к тем гениям, кто определяет лицо своего времени, своей национальной культуры и заново оценивает, устанавливает ее связи с другими эпохами и народами. В отношении Гете сказанное имеет особый смысл, поскольку весь рассматриваемый период знаменательно и памятно завершается его пророческими словами, произнесенными в 1827 году: «…на очереди эпоха всемирной литературы, и каждый должен содействовать скорейшему ее наступлению»