Поэма «Двенадцать». Осуждение старого мира Часть 1

«Стихи о России», «Соловьиный сад», главы из поэмы «Возмездие» свидетельствуют о возрастающем интересе Блока к патриотическим, гражданским и социальным проблемам. Поэт, который считал «тему о России» главной темой своего творчества, решительно осуждал империалистическую войну. В записной книжке Блока есть пометка, сделанная 28 июня 1916 года: «Я не боюсь шрапнелей. Но запах войны и сопряженного с ней — есть хамство». В начале марта 1917 года Временным правительством была учреждена «Чрезвычайная следственная комиссия для расследования противозаконных по должности действий бывших министров, высших должностных лиц как гражданского, так и военного и морского ведомств». Блоку предложили принять участие в редактировании стенографического отчета этой комиссии. Будучи членом редакционной комиссии, он не только обрабатывал стенограммы, но и сам присутствен вал при допросах царских сановников.

Блок говорит о задачах революции, которые он уловил как художник, умеющий слушать «музыку революции». «Мир и братство народов» — вот знак, под которым проходит русская революция. Вот о чем ревет ее поток. Вот музыка, которую имеющий уши должен слышать», «Всем телом, всем сердцем, всем сознанием — слушайте Революцию». Величественная музыка Революции, которую так внимательно, «всем телом, всем сердцем, всем сознанием» слушал Блок, на века запечатлена в его гениальной поэме «Двенадцать».

Блок отразил в поэме ряд конкретных, реальных фактов: отсутствие освещения («черный вечер», «черное небо»), нерасчищенные тротуары («под снежком — ледок. Скользко…»), большой мороз и ветер в начале января 1918 года. Все эти вполне правдоподобные зарисовки зимнего Петрограда приобретают в поэме обобщающий, символический характер. Какие строчки позволяют сделать такой вывод? В первой строфе поэмы мы’читаем: «Ветер, ветер — на всем божьем свете!». Это выражение было вполне понятным читателю 1918 года. В газетной и митинговой речи тех лет часто встречалось сравнение революции с ветром, бурей, пожаром. Воспринимая ветер как революционный порыв, читатель замечает второй план и таких, казалось бы, чисто бытовых, зарисованных с натуры сценок: «На ногах Не стоит человек», «скользко, тяжко, всякий ходок скользит», ветер «крутит подолы, прохожих косит». (Во время революционной бури не каждый сможет найти свое место, устоять на ногах).

Как воспринимают ветер (а следовательно и бурю революции) сторонники старого мира, которых мы увидели в первой главе. Буржуй «в воротник упрятал нос», старушка «кой-как перемотнулась через сугроб», осторожный поп обходит «сторонкой — за сугроб», барыня в каракуле «поскользнулась и — бац — растянулась!». Эти жалкие защитники прошлого недовольны новыми порядками: «Ох, Матушка-Заступница! Ох, большевики загонят в гроб!» — причитает старушка. Длинноволосый вития говорит вполголоса (боясь сказать открыто): «Предатели! Погибла Россия!». «Уж мы плакали, плакали…»,- слышится голос барыни. «Нынче невеселый» и «товарищ поп». Останавливает внимание прежде всего это несовместимое сочетание слов «товарищ» и «пол». Блок сумел передать высокомерие и пренебрежение к людям в нескольких словах о духовном пастыре: «брюхом шел вперед, и крестом сияло брюхо на народ».

Порывы сильного ветра — это начало бури, которая вскоре разыграется еще больше. Рушится, рвется все старое, нет ничего устойчивого. Этим порывам ветра и круженью снега соответствует ритмика поэмы и в особенности ритмика первой главы. В ней нет четкого деления на строфы, отсутствует единый стихотворный размер, нет той плавности и напевности, которая характерна для большинства поэтических произведений Блока. Разностопные стихи с быстро сменяющимися ритмами перемежаются прозаическими строчками.

Ветер проходит через все произведение, постоянно сопутствуя главным героям поэмы — двенадцати красногвардейцам. Вместе с ветром и снегом появляются они перед нами в начале второй главы. Целесообразно сейчас выяснить, почему поэма названа «Двенадцать». Блок не отступал от жизненной правды в изображении бытовых деталей и пейзажных зарисовок революционного Петрограда. Красногвардейский патруль обычно состоял из двенадцати человек. Взяв из действительности число двенадцать, Блок придал ему и символическое значение, сближая своих героев с двенадцатью апостолами Христа, которые, по евангельской легенде, несли людям новую веру.

Какими же увидел поэт этих апостолов новой правды? Блоковские красногвардейцы — далеко не идеальные герои. Они не лишены грубости, жестокости, невежества, то есть того, что «испуганным интеллигентам» казалось самой сущностью «большевизма». В отличие от некоторых своих собратьев по перу, Блок стремился показать то великое, возвышенное, что скрывается за чисто внешними явлениями, находящимися на поверхности революционной волны. Резкий контраст между новым и старым миром, между высокой, святой целью революции и грубой повседневной действительностью определяет и композицию, и поэтику «Двенадцати».

На контрастном сочетании внешне противоположных признаков построена портретная характеристика красногвардейцев. Поэт делает лишь несколько штрихов, выделяя именно то, что, с его точки зрения, наиболее характерно для представителей восставшего народа. Эго постоянная готовность к суровой, священной битве («винтовок черные ремни» и снова — «оплечь ружейные ремни») и в то же время — бесшабашность, анархия, несовместимые с военной дисциплиной («В зубах — цыгарка, примят картуз»).

Важную роль играет и речевая характеристика. В разговоре этих «апостолов» нового мира мы не слышим ничего возвышенного, святого. Наоборот, их интересы самые земные, житейские, грубые:

А Ванька с Катькой — в кабаке, У ей керенки есть в чулке! Ванюшка сам теперь богат… Был Ванька наш, а стал солдат! Ну, Ванька, сукин сын, буржуй, Мою, попробуй, поцелуй!.

В концовке главы звучат суровые патетические призывы:

«Революционный держите шаг Неугомонный не дремлет враг!»

Как только диалог о Катьке с Ванькой сменился призывами к бдительности, тотчас же разговорная интонация диалога и ритм частушечной припевки уступает место чеканному, четкому маршевому ритму, которым и начиналась глава о революционной поступи двенадцати красногвардейцев. В столкновении двух различных ритмов поэт словно сталкивает две стороны человека, проявившиеся в революции: возвышенные и низкие цели, державные и личные интересы, революционную дисциплину и анархию. Ритм марша, «музыка» державного шага как бы оттесняет, заглушает звучание личного, мелкого. Здесь можно видеть один из примеров художественного воплощения мысли Блока о незначительности личного перед лицом грандиозных мировых потрясений. В связи с этим уместно привести слова из письма поэта жене: «Нового личного ничего нет, а если б оно и было, его невозможно было бы почувствовать потому что содержанием всей жизни становится всемирная Революция…».

Третья глава позволяет увидеть «изнутри» красногвардейцев, узнать их настроение, понять отношение к разыгравшимся событиям. Всем своим звучанием — и содержащимися в ней мотивами, и элементами формы (ритмика, характер рифмовки, лексика, синтаксическое построение) — третья глава напоминает частушки и народные песни, прежде всего песни рекрутские. Мы слышим здесь традиционные для фольклора мотивы горя-горького, тяжелой солдатской службы. Нельзя не заметить и существенного отличия этих стихов Блока от народных песен. У ребят появляется готовность «буйну голову сложить», ибо они видят перед собой высокую цель, ради которой «ко всему готовы, ничего не жаль», Эта мысль отчетливо звучит в концовке третьей главы;

Мы на горе всем буржуям Мировой пожар раздуем, Мировой пожар в крови Господи, благослови. Этой строфой завершаются и как бы уравновешиваются стихи о буйной удали бесшабашных ребят.

В поэме «Двенадцать» Блок утверждает не новую для него мысль о необходимости преодолевать частное, личное во имя общественного, «державного». Поэтому личная драма Петрухи (измена Катьки, ее убийство) занимает так много места в поэме о революции. Идущие вперед красногвардейцы на какое-то время прерывают свой путь, решают личный конфликт и снова продолжают движение. И потеря любимой женщины, и мучения «бедного убийцы» кажутся красногвардейцам чем-то совсем незначительным по сравнению с теми большими «державными» делами, которые им предстоит совершать. «Потяжеле будет бремя нам, товарищ дорогой»,- напоминают они Петьке. Какой бы сильной ни была любовь, она все равно должна быть принесена в жертву великому) святому делу.