«Поэтика поперечного разреза» и «поэтика экспрессивной формы» в «Улиссе»

«Поэтика поперечного разреза». Замещение поэтики фабулы поэтикой поперечного разреза — принцип нонселекции (отказ от отбора фактов). Полное приятие незначимых актов повседевной жизни, которые ни к чему не ведут. Если в романе с фабулой все для чего-то нужно, А вводится, для того чтобы потом появилась В. Здесь все просто так. Берется один день жизни и срезается все стороны и моменты жизни. «экспрессивная форма»- это когда у него форма замещает отсутствующее или незначительное содержание, когда содержанием текста становится стиль этого текста, когда формальные приемы конституируют из одного и того же хаоса всякий раз нечто новое; . Эпизод в редакции инрландской газеты. Высмеивание журналисткой деятельности. Журналисты ведут тупые, бессмысленные разговоры = на уровне содержания ничего не происходит, но на уровне формы — это пародия. Сам эпизод оформлен в виде газеты (различные фигуры речи, газетные заголовки и т. д.). преобладание формы над содержанием. Поворот модернистского романа к превалированию формы, она может жить сама по себе, ни имея ничего общего с содержанием. Поэтика экспрессивной формы. Дургой пример, когда форма начинает играть роль содержания — 11 эпизод «Сирена». Имитация музыки; все построено на ритме, а не на смысле. Джойс стремился зафиксировать все наброски модернистского романа. Это сумма всего универсума. Создать драматическое повествование самого мира. Рассказчик зачастую отделен от персонажа. Порой мы не можем понять, чей именно голос сейчас мы слышим. Роман, в котором происходит кризис персонажа, т. к. четкий образ персонажа разрушается. «Улисс» — это роман нигилизма, роман разрушения.

Анализ эпизода:

В третьем эпизоде («Протей») атаке подвергается философия: старый мир ставится под сомнение не в своих случайных проявлениях, но именно в своей природе упорядоченного космоса, универсума, однозначно расчисленного и определенного по неизменным правилам аристотелевско-томистской силлогистики.

Эпизод открывает отсылка к Аристотелю. Начальная тема — реальность окружающего мира и способы его восприятия человеком, слух и зрение. Мысли Стивена не покидает фигура Аристотеля, праотца схоластики. Исходная тема весьма важна для «Улисса»: это развиваемая Аристотелем тема о достоверности восприятия и о различиях двух главных видов восприятия, зрения и слуха. Потом эта тема перейдет от Стивена к Блуму, а в конце романа, когда Стивен и Блум сойдутся, она завершится выводом «Итаки» (совпадающим с выводами современных культур-философов: у «иудея» Блума доминирует слух, у «эллина Стивена — зрение»).

Стивен начинает свою прогулку по пляжу, думая об Аристотеле. Но Стивен заходит дальше: он думает как Аристотель. Первые параграфы эпизода построены из ясно разделенных фраз, из недвусмысленных формулировок, следующих одна за другой в рациональном ритме и тщательно аргументированных. Стивен думает о своем кризисе: он уже не является «чем-то», еще не став при этом «чем-то другим». Размышляя об этом, он рассуждает по моделям того, что было прежде. Но постепенно, когда глаза его обращаются к морю и очертания того, что он отрицал, обрисовываются четче. Ритм монолога становится более подвижным и нерегулярным, прежняя аргументация, разделенная на упорядоченные отрезки, превращается в нечто вроде непрерывного потока, в котором вещи и идеи теряют свойственный им облик и становятся смутными, двусмысленными, двуликими:

«Песий череп, песий нюх, глаза в землю, движется к единой великой цели. Эх, пес-бедолага! Здесь лежит тело пса-бедолаги… Задние лапы стали раскидывать песок; потом передние принялись грести, рыть. Что-то он тут хоронит, бабку свою. Он вгрызался в песок, разгребая, раскидывая; остановился, прислушался, снова принялся рыть яростными когтями, но вскоре перестал, леопард, пантера, зачатый в прелюбодействе, пожирающий мертвых…»

Таким образом, тон монолога оправдывает отсылку к Протею (гомеровское название этого эпизода). Теперь не столько содержание, сколько форма мыслей Стивена знаменует собою переход от космоса упорядоченного к космосу текучему и переливчатому, в котором смерть и новое рождение, контуры предметов, человеческая судьба — все это становится неопределенным, чреватым возможностями. Мир Протея — не хаос, но все же это универсум, в котором устанавливаются новые связи между вещами. Тем самым Протей вводит нас в самый центр «Улисса» и закладывает основу мира, в котором господствует метаморфоза, постоянно порождающая новые центры отношений. Протей расплавляет аристотелевскую философию в музыке моря.

Стивену Дедалу дано имя, нагруженное многими смыслами. Д. С. — это и христианский мученик Стефан; удел художника, намекает Джойс, — быть гонимым, жертвой, «мучеником». Еще прозрачнее аллюзия Д. С. на хитроумного мифического мастера Дедала, создавшего и возносящие к небу крылья, и запутанный лабиринт — многозначная метафора пути и предназначения художника. Мысли Д. С. постоянно связаны с двумя темами: родины и религии. С одной стороны, Д. С. — патриот Ирландии, с другой — ради нее он не желает жертвовать своей свободой и призванием художника.