Полемика в русской демократической печати по поводу «Грозы» А. Н. Островского

После выхода в свет пьесы А. Н. Островского » Гроза » появилось множество откликов в периодической печати, но наибольшее внимание привлекли статьи Н. А. Добролюбова «Луч света в темном царстве» и Д. И. Писарева «Мотивы русской драмы «. «Гроза» — произведение, написанное Островским накануне великого бытия — отмены крепостного права. Вопрос, поднятый в драме, был весьма актуален . Именно поэтому вокруг «Грозы» развернулась острая дискуссия, причем основным предметом спора был вопрос: как трактовать характер Катерины Каба Вовой, что собой являет эта героиня? Говоря о том, как «понят и выражен сильный русский характер в «Грозе», Добролюбов в статье «Луч света в темном царстве» справедливо подметил «сосредоточенную решительность» Катерины. Однако, определяя истоки ее характера, он полностью ушел от духа драмы Островского.

Разве можно согласиться, что «воспитание и молодая жизнь ничего не дали ей»? Без монологов-воспоминаний о юности разве можно понять вольнолюбивый ее характер? Не почувствовав ничего светлого и жизнеутверждающего в рассуждениях Катерины, не удостоив ее религиозную культуру вниманием, Добролюбов рассуждал: «Натура заменяет здесь и соображения рассудка, и требования чувства и воображения». Там, где у Островского мы можем увидеть элементы народной культуры, у Добролюбова — несколько прямолинейно понятая натура.

Юность Катерины, по Островскому, — это солнечный восход, радость жизни, светлые надежды и радостные молитвы. Юность Катерины, по Добролюбову, — это «бессмысленные бредни странниц», «сухая и однообразная жизнь». В своих рассуждения Добролюбов не заметил главного — различия между религиозностью Катерины и религиозностью Кабановых .

Именно в юности сформировался вольнолюбивый и страстный характер Катерины, бросившей вызов «темному царству». Далее Добролюбов, говоря о Катерине, представляет ее как характер цельный, гармоничный, который «поражает нас своею противоположностью всяким самодурным началам». Критик говорит о сильной личности, противопоставившей гнету Диких и Кабановых свободу, пусть даже ценой жизни. Добролюбов увидел в Катерине «идеальный национальный характер», так необходимый в переломный момент русской истории. С иных позиций оценивал «Грозу» Д. И. Писарев в статье «Мотивы русской драмы», опубликованной в мартовском номере «Русского слова» за 1864 год.

В отличие от Добролюбова, Писарев называет Катерину «полоумной мечтательницей» и «визионеркой»: «Вся жизнь Катерины состоит из постоянных внутренних противоречий; она ежеминутно кидается из одной крайности в другую; она сегодня раскаивается в том, что делала вчера, и между тем сама не знает, что будет делать завтра; она на каждом шагу путает и свою собственную жизнь и жизнь других людей; наконец, перепутавши все, что было у нее под руками, она разрубает затянувшиеся узлы самым глупым средством, самоубийством». Писарев совершенно глух к нравственным переживаниям героини, он считает их следствием неразумности Катерины: «Катерина начинает терзаться угрызениями совести и доходит в этом направлении до сумасшествия». Трудно согласиться с такими категоричными заявлениями, с высоты которых судит «мыслящий реалист» Писарев. Однако статья воспринимается скорее как вызов добролюбовскому пониманию пьесы, особенно в той ее части, где речь идет о революционных возможностях народа, нежели как литературоведческий анализ пьесы. Ведь Писарев писал свою статью в эпоху спада общественного движения и разочарования революционной демократии в возможностях народа.

Поскольку стихийные крестьянские бунты не привели к революции, Писарев оценивает «стихийный» протест Катерины как глубокую «бессмыслицу». Своеобразным «лучом света» он провозглашает другого литературного персонажа — Евгения Базарова. Разочаровавшись в революционных возможностях крестьянства, Писарев верит в естественные науки’как революционную силу, способную просветить народ и привести его к мысли о преобразовании жизни на разумных началах.

На мой взгляд, наиболее глубоко прочувствовал «Грозу» Аполлон Гри-горьев. Он увидел в ней «поэзию народной жизни, смело, широко и вольно», захваченную Островским. Он отметил «эту небывалую доселе ночь свидания в овраге, всю дышащую близостью Волги, всю благоухающую запахом трав широких ее лугов, всю звучащую вольными песнями, забавными, тайными речами, всю полную обаяния страсти глубокой и трагически роковой. Это ведь создано так, как будто не художник, а целый народ создавал тут!»