После прочтения «Обломова»

Среди больших и малых вопросов, порождающих головную боль у учителя литературы, едва ли не последним по значимости может стать такой: что делать с хорошим ученическим сочинением? Не с плохим, беспомощным — тут-то как раз все понятно: вернуть на доработку, предварительно обсудив с учеником, что можно исправить и как это сделать. А с по-настоящему хорошим: разумеется, несовершенным, но толковым, вобравшим в себя многое из того, о чем говорили на уроке, и при этом самостоятельным.

Ясно, что под самостоятельностью мы понимаем не «собственное мнение» вроде пресловутого «я согласен с автором», «герой — настоящий человек, с него надо брать пример» или «этот герой мне не нравится» — этот уровень разговора оставим начальной школе. А тут ученик серьезно осваивает и осмысливает немалое по объему произведение, анализируя страницы, которым не нашлось времени на уроке, читает статьи о произведении, и не для того только, чтобы подобрать подходящую цитату, а для того, чтобы обдумать чужую точку зрения и принять ее или не согласиться; ищет слова и конструкции, которые бы точнее выразили его мысли и ощущения. А потом логически выстраивает собственное сочинение.

И вдруг получается нечто, что вам очень нравится, но чему, кажется, вы не могли научить, потому что, может, сами и не смогли бы произвести.

Конечно, прежде всего поставим пятерку. Но этого недостаточно.

Кадр из фильма «Несколько дней из жизни И. И. Обломова»

Прочитаем в классе? Одноклассники удивятся, позавидуют, восхитятся — но вряд ли на слух воспримут вполне адекватно.

Показать коллегам? Но они и так устали от постоянной проверки.

У меня есть такой способ поощрения хороших авторов: «Набери на компьютере и пришли. Что-нибудь с этим сделаем». Получив обрадовавшие меня Сочинения десяти — и одиннадцатиклассников о романе Гончарова » Обломов», я решила, используя личные связи, попытаться опубликовать ученические работы.

Может быть, они дадут коллегам пищу для размышлений о романе — ведь была же в газете рубрика «Учимся у учеников». А может, укрепят нас в решимости продолжать начатое дело — серьезно учить литературе, несмотря ни на что, и, предлагая домашние сочинения, давать детям шанс неторопливо, спокойно и серьезно разбираться в том, что написал сто пятьдесят лет назад великий писатель и мудрый человек.

Обломов и Штольц

На первый взгляд Штольц и Обломов кажутся противопоставленными друг другу. Один любит лежать на диване и не может ни написать письмо домовому хозяину, ни заставить Захара добросовестно прибраться в комнате. Другой же постоянно в движении, труд ему потребен, как воздух, а составление деловых бумаг вовсе не воспринимается им как непреодолимая трудность.

Но тут же вспоминается, что во время проживания на загородной даче и у Обломова получалось писать длинные письма Ольге, и Обломов мог не лежать целыми днями, а находил в себе силы, хотя бы и для того чтобы взбираться на окрестные пригорки; то есть видно, что и перед ним может появиться какая-нибудь цель и на смену апатии может прийти жизнь с ее беспокойствами.

Отбросив ту мысль, что Обломов и Штольц являются полными противоположностями друг другу, отбросим и ту мысль, что Штольц есть защитник Обломова от житейских бурь и тот, следовать советам которого и учиться у которого надлежало Обломову, чтобы не впасть в безразличие ко всему окончательно. Конечно, именно Штольц познакомил его с Ольгой и своей просьбой присматривать за тем, чтобы Илья Ильич не проводил целые дни в праздном бездействии, посеял зерно будущей любви между ним и Ольгой; конечно, именно Штольц избавил Обломова от подложных долговых обязательств перед «братцем» и Тарантьевым; конечно… Но так ли уж жалок Илья Ильич в те моменты, когда он лишен содействия Штольца и влияния его направляющей руки?

Во время диалогов Обломова с Волковым, Судьбинским или Пенкиным складывается ощущение, что в словах Ильи Ильича правоты существенно больше, чем в словах забегающих на пару минут к нему; живя на загородной даче, Обломов и в отсутствие Штольца сам разрешал или, по крайней мере, пытался разрешить те трудности, с которыми его сталкивала его любовь к Ольге; наконец, когда Обломов после многих дней, проведенных на Выборгской стороне, зарывается в бытовую обыденность и равнодушие ко всему еще сильнее, чем когда он жил на Гороховой, то ведь и у Штольца не получается возродить его к жизни.

Есть в Обломове что-то такое, что своей усыпляющей и отталкивающей от движения силой превозмогает все дружеские попытки поднять его с дивана и вывести из апатии, но есть в Обломове и то, что поначалу, пробиваясь через индифферентизм, рисовало ему его идеалы и мечты, а под конец, среди торжества лени и равнодушия, все же одолев мертвенность и сон души, заставило его осознать свое падение и в порыве презрения к себе и раскаяния за бесцельность прожитой жизни испуганно умолять Штольца не впускать Ольгу к нему в комнату. Именно эта вторая сторона Обломова и является тем, чего недостает Штольцу и отсутствие чего лишает его превосходства над ним.

Теперь проследим за тем, как развивались противоположные черты в характере Ильи Ильича и как происходило формирование личности Штольца. Тут стоит заметить одну вещь: отрочество их обоих проходило на фоне резко контрастирующих явлений. Действительно, на Илью Ильича, с одной стороны, влияла Обломовка с ее праздным спокойствием, замкнутостью кругозора, огромными пирогами и всеобъемлющим послеобеденным сном, с другой же — Верхлево, где требовалось учить уроки и делать в срок переводы — одним словом, трудиться.

Точно так же контраст имелся и в окружающем юного Штольца. Практичности отца, его зарабатыванию денег и прямому взгляду на жизнь противостояли мелодии Герца, наигрываемые на фортепьяно матерью, и впечатления, производимые роскошными интерьерами княжеского дома.

Однако последствия, вызванные этими контрастами, были различны. Схоже только то, что ни у Штольца, ни у Обломова какая-то одна сторона не одержала окончательную победу над другой.

В характере Андрея Ивановича практичность и прямота гармонично слились с любовью к искусству и способностью чувствовать прекрасное. Вследствие этого он не стал ни ограниченным предпринимателем и дельцом, интересующимся только прибылью, ни мечтателем, который не может обеспечить свое собственное существование. А кем же он тогда стал? Он не «жадно берег в груди остаток чувства», но, не считая неизвестности перед объяснением с Ольгой, избежал влияния сильных страстей; он никогда не считал себя воплощением всего лучшего, но в то же время все, что он ни делал, он делал для себя.

Обломову он помогал, конечно, далеко не из корыстных целей и совершенно не рассчитывая на личные выгоды, но только из-за того, что не мог иначе, что его представления о долге и о дружбе не позволяли ему иного. А как только совесть позволила ему бросить Обломова, он, хоть и с искренней скорбью, хоть и приняв на себя обязанности по воспитанию Андрея, но все же бросил Обломова. И Ольгу Штольц любил только из-за того, что вдруг не смог жить ради себя одного и ему стало необходимо жить и ради нее тоже.

Таким образом, складывается впечатление, что Штольц стал не кем иным, как практиком, ограничившимся некоторым количеством чувств и привязанностей и направившим все остальные свои силы на движение и труд без высоких целей.

Результат контрастирующих влияний Обломовки и Верхлева на Илью Ильича оказался еще более неожиданным, чем результат влияний на Штольца его отца и матери. Воздействие обучения у отца-управляющего хоть и дополнило воздействие родительского дома, но привело это не к разрешению некоторых противоречий, как это случилось со Штольцем, который научился совмещать умение получать прибыль со способностью чувствовать прекрасное, а к усилению разрыва между безразличным ко всему Обломовым-байбаком и тем Обломовым, которого любила и хотела возродить Ольга. Несмотря на перемены в обстановке и в образе жизни, во время отлучек для обучения в Верхлеве в Илье Ильиче развивалось все то же самое, начало чему было положено в доме Ильи Ивановича.

Юный Обломов, не привыкший к долгому труду, вынужден был подолгу заниматься в классе, что укрепило его нелюбовь к деятельности; но помимо этого его мечтательная натура, до этого находившая пищу своему воображению только в сказках о леших или Милитрисах Кирбитьевнах, получала широкое развитие благодаря тому, что он узнал о существовании мира за пределами ближайших окрестностей и получил хоть какие-то сведения о науках и искусствах.

Противоречивость отрочества переросла в противоречивость всей жизни. Обломов, имея идеалы, уже не похожие на идеалы его дедов, и будучи совершенно не затронутым суетой, но в то же время не имея достаточных душевных сил, чтобы осуществить свои мечты и перешагнуть через свою апатию, и постепенно все глубже и глубже погружаясь в холодное равнодушие, оказывается неспособным, не подготовленным для реальной жизни.

Таким образом, видно главное различие между Штольцем и Обломовым. Один нуждается в движении, видит объективную действительность и достигает почти всего, чего хочет достичь, но, не давая воли мечтам, не имеет высокого идеала жизни, к которому стоит стремиться, а поэтому обрекает свою деятельность на некоторую бесцельность. Другой же, наоборот, видит только светлые мечты о спокойном счастье, но почти не в состоянии ничего предпринять на пути к их достижению, отчего, однако, его идеалы не перестают быть светлыми и чистыми, а бесцельность его жизни становится еще более трагичной.

Не то чтобы «он не был создан для людей», но он не был создан для действительности…

Николай Лысенко, 10-й класс

Женщины в жизни Обломова

Именно женщины И. Гончарова в «Обломове» определяют поворотные моменты в судьбе главного героя Ильи Ильича и играют огромную роль в его жизни.

Большое влияние на формирование личности Обломова оказали женщины, окружавшие его в детстве. Маленький Илья, находившийся на попечении матери и няни, рос в атмосфере любви и заботы: «И целый день, и все дни и ночи няни наполнены были суматохой, беготней: то пыткой, то живой радостью за ребенка, то страхом, что он упадет и расшибет себе нос…»

Не случайно мотивы ретроспективного «сна Обломова», в котором отразились детские впечатления героя, отчасти повторяются в мечтах Ильи Ильича, судить о которых мы можем из его разговоров со Штольцем. Идеальная, по представлению Обломова, жизнь напоминает читателю быт Обломовки, но, кроме воспроизведения детских впечатлений героя, в ней есть еще одна важная составляющая — представление о том, какие должны быть отношения между супругами: «Потом, надев просторный сюртук или куртку какую-нибудь, обняв жену за талью, углубиться с нею в бесконечную темную аллею; идти тихо, задумчиво, молча или думать вслух, мечтать, считать минуты счастья, как биение пульса». Как нетрудно заметить, одна из главных составляющих этого идеала — одухотворенность.

И именно ее находит Обломов в Ольге Ильинской, которая не случайно вводится в Роман вместе с мотивом возвышенного. Еще не зная ничего конкретного о героине, читатель узнает, что она поет арию «Casta diva». «Ты любишь эту арию? Я очень рад: ее прекрасно поет Ольга Ильинская».

Любовь к Ильинской — это сильное чувство, которое меняет Обломова и переворачивает его жизнь. Становится понятно, что Илья Ильич способен на любовь. Поглощенный этим чувством, Обломов перестает быть сонным и апатичным; вот как его состояние описывает Гончаров: «От слов, от звуков этого чистого девичьего голоса билось сердце, дрожали нер­вы, глаза искрились и заливались слезами».

Такая перемена в Обломове не чудо, а закономерность: впервые его жизнь обрела смысл. Это говорит о том, что прежняя апатия Ильи Ильича объясняется не душевной пустотой, а нежеланием участвовать в «вечной игре дрянных страстишек» и вести образ жизни Волкова или Алексеева.

Однако отношения Обломова и Ильинской складываются не безоблачно. Илья Ильич способен на нежность и любовь, но возвышенные чувства требуют от него совсем не романтических хлопот: перед тем как делать предложение, нужно благоустроить имение. Эти хлопоты пугают Обломова, а житейские проблемы кажутся ему непреодолимыми.

В конце концов его нерешительность приводит к разрыву с Ольгой. Именно в этот момент в жизни Обломова появляется Агафья Матвеевна Пшеницына — очень ограниченная, хозяйственная, домовитая женщина. В отличие от Ильинской, которая пыталась переделать Обломова, Пшеницына любит его таким, какой он есть, и относится к нему как к божеству. Главная цель ее жизни — обеспечить Обломову как можно более комфортное существование.

Об этом она, несмотря на материальное стеснение, больше всего заботится: «Как вдруг этот барин, — разбирала она, — станет кушать вместо спаржи репу с маслом, вместо рябчиков — баранину, вместо гатчинских форелей, янтарной осетрины — соленого судака».

Говоря об Агафье Матвеевне, следует отметить, что именно она была рядом с Обломовым, когда он, пережив разрыв с Ильинской, вернулся к своей прежней жизни, символом которой стал вновь появившийся халат. Это дало возможность критику А. Дружинину называть Пшеницыну «злым ангелом Обломова»: «Она навалила гробовой камень над всеми его стремлениями, ввергнула его в зияющую пучину на миг оставленной обломовщины».

К этой мысли необходимо добавить, что жизнь с Пшеницыной — это другая сторона обломовского идеала. Если в Ольге Ильинской Обломов видел его духовную составляющую, то в Пшеницыной — уют и размеренность, о которых он мечтал в разговоре со Штольцем. Как мы видим, обе эти женщины воплотили в себе разные качества, близкие главному герою, но ни с одной из них он не был счастлив.

Даниил Харламов, 11-й класс

Женщины в жизни Обломова

Без сомнения, очень важную, если не главную, роль в жизни Обломова сыграли женщины. Говоря о людях, оказавших на него наибольшее воздействие, нужно упомянуть и тех мамушек и нянюшек, чьи заботы, с одной стороны, и рассказы, с другой стороны, повлияли на сложившийся у Ильи Ильича идеал женщины.

Во-первых, этот идеал включает в себя одухотворенность и поэзию; во-вторых, в нем же источник уюта, заботы и тепла, таких, какими Обломов был окружен в детстве. Однако в романе эти качества существуют порознь.

Одни воплощены в Ольге Ильинской — женщине, которую Обломов действительно любил .

Любовь дала новый смысл его жизни, открыла, или, вернее, пробудила в нем бурю чувств и обнаружила лучшие качества; в нем «играет жизнь». Можно вспомнить такие символы, как оставленный халат или «одушевленное» письмо к Ольге, противопоставленное письму к старосте, не более успешному, чем авантюра с отправкой рецепта пива Филиппу Матвеичу.

Ольга, как отмечает Дружинин, «по натуре своей не увлекается мишурой и пустыми светскими юношами своего круга»; но Обломов, который также не видит жизни в этой «мишуре», суете светских щеголей , усматривает в Ильинской барышне не столько родственную душу, сколько свой идеал: «…этот идеал точь-в-точь был — Ольга! Оба образа сходились и сливались в один…» — но, кажется, напрасно сливались. Дело в том, что идеальному образу, грезившемуся Илье Ильичу, была присуща еще одна важная черта: «В мечтах пред ним носился образ высокой, стройной женщины, с тихим, но гордым взглядом, как идеал, как воплощение целой жизни, исполненной неги и торжественного покоя, как сам покой».

Не знаю, насколько Ольга любит Обломова; но так или иначе к ее чувству в немалой степени примешивается выраженное в желании превратить Илью Ильича в тот идеал, который уже она себе вообразила, самолюбие: «Ей нравилась эта роль путеводной звезды, луча света, который она разольет над стоячим озером и отразится в нем».

Так что цель ее несколько вне Обломова: ей скорее хочется, чтобы, к примеру, Штольц «не узнал его, воротясь».

Поэтому она не только не воплощает в себе блаженного покоя, но и, напротив, побуждает Обломова к деятельности; это не столько, как утверждает Добролюбов, «не входит в его привычки» , сколько заставляет постоянно переступать через себя , быть не собой, а кем-то еще, — а к этому Обломов не способен, во всяком случае, на долгий срок. И как ни уверяет Штольц друга, что тот может изменить себя, можно даже представить, как он борется с собой, — но очень трудно представить, как Обломов по-настоящему изменяет свою природу.

И в разрыве, впрочем, инициатива в конечном счете принадлежит Ольге. Однако не то чтобы «воля Ольги послушна ее сердцу» и «она продолжает свои отношения и любовь к Обломову до тех пор, пока не убеждается в его решительной дрянности»: тогда уж скорее сердце Ольги послушно ее воле; опять-таки, не знаю, насколько сердцу по-настоящему любящему можно приказать разлюбить. Да и «решительную дрянность» Обломова нельзя не поставить под сомнение: в самом ли деле решительно дрянной человек дал бы пощечину Тарантьеву, когда тот издевается над женщиной, которая, по мнению того же автора, «уничтожила своим поступком, как ни один из обломовцев не был уничтожаем женщиной»? В конце концов, отчего сам Гончаров рассказывает о своем герое далеко не с той интонацией уничтожающего презрения, с которой следовало бы говорить о человеке решительно дрянном, — из снисхождения?

Нет, видимо, произошедшее лучше объясняют слова Штольца: «…обманутое самолюбие, неудавшаяся роль спасительницы, немного привычки… Сколько причин для слез!»

В противоположность Ольге Агафья Матвеевна, любя Обломова совершенно бескорыстно, ничего от него не требует: она видит в нем, таком, какой он есть, высшее и прекрасное существо, перед которым все другие — ничто .

Сам же Обломов находит в Агафье Матвеевне олицетворение идеала удобства и покоя, живое, заинтересованное участие. И словно подтверждая, что найден этот еще детский идеал верно, Илье Ильичу снится няня, указывающая на образ хозяйки: вот твоя Милитриса Кирбитьевна. Теперь, кажется, грезы сбылись, и судьба оказалась «доброй волшебницей, которая изберет себе какого-нибудь любимца, тихого, безобидного, — другими словами, какого-нибудь лентяя, которого все обижают, да и осыпает его, ни с того ни с сего, разным добром, а он знай кушает себе да наряжается в готовое платье, а потом женится на какой-нибудь неслыханной красавице, Милитрисе Кирбитьевне», — не совсем, конечно, неслыханной красавице, но той, на чьих «полной шее и круглых локтях» он «охотно останавливает глаза». Чудесный идеал достигнут — но царство любви и заботы, Обломовка, со всеми ее «обворожительными подробностями», легко оборачивается царством мертвых. Агафье Матвеевне не нужно все то, что пробудил в Обломове роман с Ольгой, — и оно засыпает; более того, исчезают и все надежды, которые существовали у Ильи Ильича еще до встречи с Ольгой, на Гороховой улице.

Оказывается, что тот покой, воплотившийся в его существовании с Агафьей Матвеевной на Выборгской стороне, который Обломов противопоставлял «суете», — сродни ей, как обратная сторона медали: он так же безнадежен и бессмыслен.

Но несмотря на сон ума, как бы ни опустился Обломов, он, его сердце, как показывают чуть ли не прежние его порывы в разговоре с Андреем, остаются теми же. И хотя можно сказать, что хозяйка окончательно его погубила, но я бы просто повторила за Дружининым: «Агафья Матвеевна, тихая, преданная… навалила гробовой камень над всеми его стремлениями, ввергнула его в зияющую пучину, но этой женщине все будет прощено за то, что она много любила».

Евгения Сечина, 10-й класс