Постмодернистские стихи Виктора Кривулина

В стихотворении «Сестры на полустанке Александрия» мотив несостоявшейся, неосуществившейся жизни развивается посредством цитации «Трех сестер» Чехова и цикла «Она» Кузмина, оттеняющих убогость существования «простых советских людей». Произведение может быть прочитано и как наиболее вероятная версия судеб персонажей Чехова и Кузмина в условиях действительности: изматывающий труд, бедность, тусклость жизни, отсутствие радости и надежд. Древнеегипетский вариант, к которому отсылает эпиграф «четыре сестры нас было»:

Нас было четыре сестры, четыре сестры нас было, все мы четыре любили, но все имели разные «потому что»: одна любила, потому что так отец с матерью ей велели, другая любила, потому что богат был ее любовник, третья любила, потому что он был знаменитый художник, а я любила, потому что полюбила. Нас было четыре сестры, четыре сестры нас было, все мы четыре желали, но у всех были разные желанья: одна желала воспитывать детей и варить кашу, другая желала надевать каждый день новые платья, третья желала, чтоб все о ней говорили, а я желала любить и быть любимой оказывается предпочтительнее советского: и в детстве почти не играли ходили на станцию к поезду с вареной картошкой и солью с черникой в газетных кульках господи александрия за тысячи километров отсюда за тысячи лет! ходили через болото мимо разрушенной мельницы мимо ржавой поляны трое тишайших сестер

Вся жизнь — мимо, как бы хочет сказать Кривулин, прошла, так и не начавшись.»Безалкогольный» ее вариант, воссозданный в «Сестрах…», ранит и ужасает не менее «сезанновско-абсентного». Отстраниться от привычного, обессмысленного, обезображенного, всей кожей ощутить, что такой жизнь быть не должна, позволяет проверка ее эстетическим критерием, кузмин-ской пряной экзотикой, чеховскими дворянско-интеллигентскими культурными ценностями. Совершенно иную атмосферу духовного бытия воссоздает стихотворение «Сестры в зарослях «. Оно соткано из культурных кодов импрессионистской и постимпрессионистской живописи, чеховских и пастернаковских цитаций, наполнено воздухом, светом.

Кривулин поэтизирует жизнь, пронизанную токами культуры, пульсацией ищущей мысли, одухотворенную интеллигентными человеческими отношениями. Человек, природа, культура слиты в произведении неразрывно. Жизнь видится как цитата из книги, и это в данном случае — высшая для нее похвала:

Красный угол черепицы среди зарослей Сезанна чеховское чаепитье на веранде… сад погрязнувший в цитатах красный угол черепицы в синеве лесного цвета голос нравственницы чтицы…

Поэт пользуется средствами косвенной образности — многозначная неопределенность метафоры в большей степени, нежели прямое определение, способна отразить те тысячи мелочей, нюансов, из которых оказывается сотканным полноценное человеческое существование. Истинное искусство становится у Кривулина эталоном, соотнесение с которым дает объективное представление о самых разнообразных явлениях действительности. Классика приобретает у него роль сакрального текста, дарящего радость приобщения к высшей, гармонической, реальности.

Поэзия для Кривулина, — действительно, первое от земли небо, о котором писала Цветаева, и поэтическое творчество — как бы письмо, адресуемое Богу. Вживание в поэтическую реальность — всегда подъем ввысь, по ступеням духа, омывание души в струях Иордана. Так, характеризуя Пастернака, Кривулин пишет.

Сквозной образ творчества художника, присутствующий и в книге «Обращение» , и в книге «Концерт по заявкам» , — Свет. Согласно религиозным представлениям, Свет — мистическая сущность мира иного, «тело» Духа, «душа» которого — Истина. Свет — главный признак мира иного: созданной воображением человечества идеальной утопической модели бытия. «Чертеж небесного Ерусалима» и несет в своей душе поэт как идеал, с которым сравнивает действительность. Любым формам насилия над жизнью, отчужденности людей, их расчеловечивания Кривулин противопоставляет единение в Боге, служение Свету. Массовая переориентация на религию в годы перестройки, однако, не радует поэта: присвоение того, что не выношено, не выстрадано и лишь затыкает образовавшуюся в душах брешь, неминуемо ведет к разбазариванию, девальвации святынь.

В «Стихах из Кировского района» Кривулин показывает, что внешние формы освобождения не способны компенсировать внутреннюю пустоту, бездуховность, по-настоящему преобразить жизнь. «Обустройство» России невозможно без «обустройства» собственных душ, без овладения культурой. И без творчества культуры, теснящей хаос. Чему и посвятил свою жизнь Кривулин.

В последние годы стих Кривулина утрачивает барочную избыточность метафоризма, получает более четкую «оформленность». Слой культуры-памяти становится тоньше, тесно переплетается с приметами современности. «Высокий слог» уступает место «смешанному», гибридно-цитатному стилю. В, Бетаки отмечает: «Это совсем новый Кривулин: вместо богатых метафор — сухой автологический стиль, про-заизированное изложение мыслей» 50, с. 281. «Время», работая с «Вечностью в паре», модернизирует язык поэзии художника, вносит в нее живое дыхание наших дней.

В этом несомненное отличие Кривулина от тех представителей постмодернистской поэзии, которые продолжают эксплуатировать когда-то открытые средства и приемы или перепевают «старших».

В годы гласности постмодернистская поэзия не была обойдена вниманием; в дальнейшем, однако, заметен спад интереса к ней, хотя отдельные фигуры не утратили своей популярности.

Следует отметить тенденцию «проникновения» поэзии в постмодернистскую драматургию. Пьеса «Черный человек, или Я бедный Coco Джугашвили» Коркия и вторая часть «Дисморфомании» Сорокина написаны белым стихом , поэтический элемент присутствует в «Мужской зоне» Петрушевской. В этом проявляется стремление выйти из жестких рамок литературных родов и жанров, создавать произведения на их границах, на границах различных областей человеческого знания вообще.