Постмодернизм: . Эко «Имя Розы»

Некоторые критики и философы нашего времени утверждают, что мы живем в эпоху постмодернизма. Странное слово — что оно означает? Одно из значений: это новая литературная эпоха, которая наступила после модернизма.

По словам У. Эко, «постмодернизм — это ответ модернизму: раз уж прошлое нельзя уничтожить, ибо его уничтожение ведет к немоте, его нужно переосмыслить, иронично, без наивности».

Еще одно значение: новая историческая эпоха, которая отменила само понятие «современного» , эпоха После Современности. Стремительное развитие средств воздушного сообщения и телекоммуникаций, наплыв самой разнородной информации приводят к тому, что разные культуры и разные времена смешиваются в едином «котле».

Третье значение: цивилизация «после современности» находится в состоянии «плюральности» , то есть множественности — обычаев, идей, стилей. Осознать все это нелегко: поэтому «постмодернизм» можно понимать как ситуацию Запутанности — После уверенности и определенности.

Однако не стоит сбрасывать со счетов и «нигилистическое» значение приставки «пост»: в этом столь модном ныне термине сказывается ощущение очередного «fin de siecle» , очередного «промежутка», когда со старым уже расстались , а нового еще не обрели. «Пост» как отрицательная приставка передает состояние растерянности и неверия в свои силы: будто творчество как порождение нового уже невозможно, будто приходится лишь играть цитатами, составлять Коллажи из старых текстов — «литературу о литературности литературы» , по выражению английской писательницы К. Брук-Роуз.

Постмодернистские формулы: » Жизнь есть текст» , » Писатель — пленник языка». Каждый новый текст наносится поверх других текстов. Для обозначения такого понимания культуры было предложено метафорическое определение, данное в слове «палимпсест». Слово пришло из древности: так называли древние рукописи, написанные на дорогостоящем материале .

Прежде чем нанести новый текст, с него счищали старый. Счистить полностью не удавалось. И старый текст проступал, так что был частично различим.

Еще одна метафора для обозначения культуры — «центон», так в Древней Греции называли одеяло, сотканное из лоскутов. А разве мы не занимаемся тем же: не пытаемся сложить образ мира из обрывков старых идей и образов?

На этом еще не прояснившемся фоне поистине ярким событием стал Роман Умберто Эко «Имя Розы» .

Однажды Умберто Эко , выдающийся итальянский историк и литературовед, решил использовать свои специальные знания для написания бестселлера — романа, который завоюет популярность у читателей. И это ему удалось.

Специалист по Семиотике , Эко использовал научную методику для построения детектива. Медиевист , он использовал свои знания для воссоздания событий XIV века. Теоретик, занимавшийся исследованиями в области массовой литературы, он сумел просчитать реакцию читателей на свой роман.

Результат превзошел все ожидания: «Имя Розы», с самого начала имевшее огромный успех, ныне признано классикой литературы ХХ века.

Сам писатель видит в «Имени Розы» Постмодернистский роман. Он принимает Цитатность как важнейшее свойство книжной культуры последней трети ХХ века и при этом ставит задачу порождения новых сюжетов, вступая в плодотворное соревнование с традицией: «…Сюжет может возродиться под видом цитирования других сюжетов».

Роман Эко выстроен как Лабиринт — по принципу » Текст в тексте». Уже название введения — «Разумеется, рукопись» — иронично; с первого предложения: «16 августа 1968 года я приобрел книгу…» условный «издатель» плутает в тщетных поисках первоисточника: он читает записки средневекового монаха Адсона по переводу, сделанному в XIX веке аббатом Валле по переводу, сделанному в XVIII веке отцом Мабийоном . Первоисточник, «разумеется», найти не удается.

«Это повесть о книгах», — с самого начала предупреждает «издатель». И еще — о знаках, о словах: 80-летний монах Адсон, вспоминая свою далекую юность, начинает повествование с евангельской цитаты: «В начале было Слово…», а заканчивает цитатой из поэмы XII века — об «имени Розы».

Первый же образ, который возникает в повествовании, становится ключевым. Адсон говорит о зеркале, имея в виду зеркало мира, непостижимо отражающее божественную истину. А читатель должен угадать за обобщенной цитатой из средневекового трактата полемику с реализмом.

И утверждение постмодернистской метафоры: зеркало текста, отражающее множество других текстов.

Адсон рассказывает об убийствах в монастыре, совершавшихся в 1327 году, как выяснилось потом, из-за рукописи — второй книги «Поэтики» Аристотеля.

Расследование ведет монах-францисканец Вильгельм Баскервильский, как будто явившийся из книги, только совсем другой эпохи: имя «Баскервильский» намекает на Шерлока Холмса, а Адсон играет при нем роль доктора Ватсона. Убийцей оказывается Хорхе Бургосский, именем и отдельными чертами напоминающий аргентинского писателя Хорхе Борхеса. Так герои «Имени Розы» пародийно соотносятся с героями и авторами хорошо известных книг.

Поединок следователя и убийцы разворачивается вокруг отношения к книге: для Хорхе важно, по словам Ю. М. Лотмана, хранить книгу, «чтобы спрятать», а для Вильгельма — пользоваться книгами, «регенерировать» их, воссоздавать заново старые тексты и превращать их в новые.

Итак, всюду в романе взаимное отражение текстов и цитат. Что это — игра ради игры? Или, увлекая детективной интригой, писатель хочет сказать что-то важное для себя и читателя?

Нам помогут разобраться в этом слова самого Эко из «Заметок на полях «Имени Розы»».

Речь идет о том, как в ситуации постмодернизма объясняться в любви: «Постмодернистская позиция напоминает мне положение человека, влюбленного в очень образованную женщину. Он понимает, что не может сказать ей «люблю тебя безумно», потому что понимает, что она понимает , что подобные фразы — прерогатива Лиала . Однако выход есть. Он должен сказать: «По выражению Лиала — люблю тебя безумно».

Он доводит до ее сведения то, что собирался довести, — то есть что он любит ее, но что его любовь живет в эпоху утраченной простоты».

Эко тоже говорит о серьезных вещах «в эпоху утраченной простоты». Ирония и цитатность для него не самоцель; это способ высказаться по самым насущным вопросам времени и бытия. Что же он хочет сказать?

Он сопоставляет две эпохи: в XIV веке начиналось многое из того, что получило свое завершение в XX веке. Вовсе не случайно, что издатель знакомится с записками Адсона в Праге 1968 года, когда советские танки подавили «пражскую весну». Вот и читатель, перенесенный в XIV век, попадает в круговорот политических и религиозных споров, из-за которых много лилось и еще прольется крови.

При этом утрачена не только простота, но и ясность суждения: все в мире сомнительно и относительно. Вильгельм, в отличие от Шерлока Холмса, всякий раз не успевает за событиями, не может предотвратить ни одного из убийств, не может помешать Хорхе уничтожить вторую книгу «Поэтики» Аристотеля и сжечь библиотеку. А разве не такова же роль литературы — все знать, все предвидеть и ничему не уметь помешать?

Во всяком случае классическую литературу не раз упрекали за это в ХХ веке.

И все же писатель отстаивает традиционные ценности современной западной культуры, рождающиеся в XIV веке и прошедшие суровые испытания в ХХ веке, — терпимость, готовность к диалогу, критическое мышление. Выбор таков: или трудный путь догадок и сомнений, или «утопия, реализуемая с помощью потоков крови» , «служение истине при помощи лжи» , фанатизм религиозных столкновений XIV века и мировых войн ХХ века. Лучше уж ирония, чем «истина, исключающая сомнения» (Ю.

Лотман).