Предисловие к роману Лермонтова «Герою нашего времени»

В «Предисловии» к «Герою нашего времени» нет этого доверительного тона. Автор как бы сомневается в существовании «читателя-друга». Есть ли он на Руси? Сочувствует ли он автору? Способен ли разгадать скрытый в словах смысл? Автор жалуется здесь на равнодушие и «несчастную доверчивость» читателя: «Обыкновенно читателям дела нет до нравственной цели и до журнальных нападок, и потому они не читают предисловий. А жаль, что это так, особенно у нас». С намеками, рассчитанными на чуткость-читателя, автор, напоминая об орудии «остром, почти невидимом, и тем не менее смертельном, которое под одеждой лести наносит неотразимый и верный удар», писал: «Довольно людей кормили сластями; у них от этого испортился желудок: нужны горькие лекарства, едкие истины».

Композиция и стиль романа не раз вводили исследователей в заблуждение. С первой же повести («Бэла») бросается в глаза ясность, удивительная прозрачность языка, «благородная простота» и естественность рассказа. Странствующий офицер, от имени которого ведется повествование, для того чтобы рассеять дорожную скуку, пожелал «вытянуть» у своего попутчика «какую-нибудь историйку». Внешняя форма здесь условна, и было бы опрометчиво полностью доверять прямому смыслу этих слов, хотя, казалось бы, налицо и психологическое оправдание, и правдоподобие самого рассказа: «А поболтать было о чем: кругом народ дикий, любопытный, каждый день опасность, случаи бывают чудные, и тут поневоле пожалеешь о том, что у нас так мало записывают». Так непринужденно просто начинается лермонтовский роман, с ровной, спокойной повествовательной интонации. Страницы, посвященные описаниям местности, бытовым сценам, по своей стилистической природе, по точности, лаконизму, реалистичности напоминают местами пушкинские путевые записки («Путешествие в Арзрум»). Но не ими, не этими реалистическими элементами стиля характеризуется лермонтовский роман. Они играют служебную, подчиненную роль, отражают процесс активного освоения зрелым романтизмом достижений начальной стадии реализма, в частности пушкинской реалистической прозы, они служат углублению и совершенствованию романтической системы Лермонтова.

В этом отношении весьма характерен нарастающий в «Герое нашего времейи» драматизм, обусловленный авторской позицией, лиризмом и напряженным психологизмом романа. Вначале кажется все ясным. Потом все больше и больше вступает в силу второй стилистический план романа. Появляются недоговоренность, загадочность, намеки на скрытый смысл слов — характерные признаки романтического стиля. Все явственнее звучит там голос самого автора, свойственный его мироощущению трагизм. Белинский, касаясь стилистического своеобразия текста «Предисловия» Лермонтова ко второму изданию романа, писал: «Какая точность и определенность в каждом слове, как на месте и не заменимо другим каждое слово! Какая сжатость, краткость и вместе с тем многозначительность! Читая строки, читаешь и между строками; понимая ясно все сказанное автором, понимаешь еще и то, чего он не хотел говорить, опасаясь быть многоречивым «.

В критическом разборе «Героя нашего времени» Белинского занимала также проблема восприятия художественного текста. Он подчеркивал многогранность, многозначность образной речи. Слова могут быть восприняты по-разному. Их выразительные возможности ‘ зависят не только от объекта восприятия (художественного произведения), но и от субъекта, личности воспринимающего. Критик, в связи с романом Лермонтова разъясняя содержание понятия «замкнутости целого», писал: «Все вопросы и предлагаются и решаются словом, а слово есть или мысль, или пустой звук». Все зависит от личности воспринимающего, от его развитости, чуткости, способности улавливать оттенки, понимать иронию. Нужна почва, необходимые условия для понятливости.

Образная речь богата примерами многозначности слова, а романтическая ирония открыла новые возможности в расширении его смысловых грани г,. «Скрытая мысль, — писал Герцен, увеличивает силу речи, обнаженная — сдерживает воображение. Иносказательная речь храпит следы волнения, борьбы; в ней больше страсти, чем в простом изложении. Недомолвка сильнее под своим покровом, всегда прозрачным для того, кто хочет понимать». Возможно ли поверить, что этому «странствующему офицеру», под которым скрывается автор, с его острым восприятием жизни, до всего этого нет никакого дела? В желчной интонации этих строк звучит горечь, отчаяние, но не равнодушие, а скорее, по удачному выражению А. Григорьева, «холодная ироническая тоска».

В романе Лермонтова существует второй план, подтекст, который нередко скрыт за внешней стороной повествования. Текст «Героя нашего времени» понять правильно невозможно при игнорировании интонации, акцентов, оттенков поэтической мысли. Важны частые переходы, отражающие колебания душевного состояния самого автора, изменения интонационного ключа. Ироническая интонация, идущая от традиции романтизма, составляет одну из важнейших черт стиля Лермонтова. Ирония как психологическая и эстетическая категория распадается на множество разновидностей.

Слова эти появились в «Предисловии» как ответ критикам, которые видели в романе автобиографию Лермонтова, для того чтобы убедить читателя в том, что автор «никогда не знал» Печорина и не имеет к нему пи малейшего отношения. «Иные ужасно обиделись, и не шутя, что им ставят в пример такого безнравственного человека, как Герой нашего времени; другие же очень тонко замечали, — говорится в «Предисловии», — что сочинитель нарисовал свой портрет и портреты своих знакомых… Старая и жалкая шутка!» .

Ирония рассчитана здесь на то, чтобы заставить читателя отказаться от простодушно-доверчивого отношения к слову, заставить разгадать подлинную мысль автора. Одна короткая фраза написана в двух разных интонационных ключах: тут и желчная, ядовитая ирония: «Другие же очень тонко замечали»; и грустная усмешка: «Старая жалкая шутка! Но, видно, Русь так уж сотворена, что все в ней обновляется, кроме подобных нелепостей». Лермонтов защищает Печорина от несправедливых нападок критики. «Иные ужасно обиделись, и не шутя, что им ставят в пример такого безнравственного человека, как Герой Нашего Времени». Интонация в этом случае («иные ужасно обиделись, и не шутя») служит своеобразным сигналом, заставляющим читателя читать между строками, задуматься над вопросом об авторской оценке личности Печорина: на самом ли деле он считает «героя времени» безнравственным человеком и насколько «иные», которые «ужасно обиделись», лучше Печорина. Что подлинный смысл этих слов нужно толковать только так, подтверждается черновым вариантом «Предисловия», где автор, называя Печорина «типом», заключает : «Ежели вы верили возможности существования всех трагических и романтических злодеев, отчего же вы не веруете в действительность Печорина? Если вы любовались вымыслами, гораздо более ужасными и уродливыми, а, что в нем больше правды, нежели вы того желали».