Принципы воплощения Лермонтовым образа Наполеона в «Последнем новоселье»

Позволим себе небольшое, но важное, на наш взгляд, отступление. Речь идет об отношении Лермонтова и Л. Н. Толстого к личности Наполеона, о художественном воплощении образа Наполеона в творчестве двух великих русских писателей. Писатели-романтики всегда имели тяготение к ярким историческим личностям, и, если не находили таковых в настоящем, то обращались к прошлому. С Наполеоном дело обстояло несколько иначе.

Многочисленные оценки облика и деятельности Бонапарта в отдельные эпохи получали в русской литературе различную степень исторической важности и значения. Так, если у ранних романтиков Наполеон являлся в тоге героя, борца против феодализма, а в произведениях зрелого романтизма его фигура олицетворяла собой скорее характер демонический, силу ужасную, но тем не менее влекущую к себе, то в дальнейшем, в произведениях реалистической литературы этот демонизм образа Наполеона все более связывается с индивидуализмом характера и личным эгоизмом. Эти мотивы свое наиболее полное развитие получили в том общественно-художественном ключе восприятия Наполеона, где он трактовался как захватчик.

Известно, что Толстой на всем протяжении творчества исключительно резко отзывался о Наполеоне. В своих дневниках Толстой с возмущением пишет об «обоготворении злодея» , этого «ничтожества», «представителя жадного буржуа-эгоиста», заслужившего «позорную смерть» и т. д.

В «Войне и мире» Наполеон, пожалуй, единственный образ, обрисованный прямо сатирически. Рисуя салон Анны Павловны Шерер и его обитателей, рассказывая о семействе Курагиных, о Друбецких и Бергах, изображая Александра I и его окружение, Толстой, конечно, не щадит и этих людей. Но сатирический гротеск вступает в свои права только в тех сценах, где появляется Наполеон.

Современники Толстого не раз обращали внимание на резкую критику писателем личности французского императора. Вот что, например, писал по этому поводу А. П. Чехов в письме к А. С. Суворину 25 октября 1891 года: «Каждую ночь просыпаюсь и читаю «Войну и мир». Читаешь с таким любопытством и с таким наивным удивлением, как будто раньше не читал. Только не люблю тех мест, где Наполеон.

Как Наполеон, так сейчас и натяжка и всякие фокусы, чтобы доказать, что он глупее, чем был на самом деле. Все, что делают и говорят Пьер, князь Андрей или совершенно ничтожный Николай Ростов,- все это хорошо, умно, естественно и трогательно; все же, что думает и делает Наполеон,- это неестественно, не умно и ничтожно по значению.

В чем здесь дело? Было бы наивным полагать, что такой искренний и честный художник с громадным диапазоном творческого и философского мышления, каким был Толстой, не осознавал исторического значения Наполеона, как это случилось с Лермонтовым, который в Наполеоне видел не только «мужа рока», говоря его собственными словами, но считал одним из величайших людей человеческой истории. На наш взгляд, одна из причин столь разительного подхода двух художников к личности Наполеона может быть объяснена острыми перепадами времени, которое их разделяло.

Сошлемся на такой пример. Известно, что оценка Наполеона Толстым во многом повторяет сказанное об императоре французов Герценом. Так, резкая оценка Наполеона содержится в цикле статей Герцена » Война и мир «, написанных по поводу франко-итало-австрийской войны 1859 года, которые были напечатаны полностью в сборнике «За пять лет» в 1860 году. Но ведь в это же самое время Герцен писал свою исповедь «Былое и думы», по всему повествованию которой вкраплены авторские упоминания о Наполеоне. И странное дело, несмотря на то, что хронологически оба упомянутых герценовских произведения совпадают, в «Былом и думах» мы нигде не встретим сатирического изображения автором фигуры Наполеона.

Более того, Герцен ставит здесь Наполеона в один ряд с выдающимися русскими полководцами.

О чем это говорит? В первую очередь о том, что «Былое и думы», хотя и писались в начале второй половины XIX века, но они воспоминание о событиях и днях далекой юности, в частности о том времени, когда в деятельности Наполеона современники видели продолжение идей французской революции. Эпоха, о которой повествуется в художественной автобиографии Герцена, еще полна была восторженных иллюзий в отношении Наполеона. Эта эпоха продолжала развивать во многих вариациях слова Байрона о Наполеоне из его «Бронзового века»:

О мощь небес! Он был твой лик живой. И ты, земля!

Он — лучший отпрыск твой.

Великий народный поэт Франции Пьер-Жан Беранже в стихотворении «Июльские могилы» связывал имя Наполеона с июльскими днями в Париже, когда многотысячная толпа мастеровых и «блузников столицы» восстала под «трехцветным знаменем» против режима Карла X. В величественном ореоле представлялась фигура Наполеона стендалевскому Жюльену Сорелю. Примеры можно было бы продолжить. «По сходным мотивам, как антитезу Бурбонам, Меттерниху, Кестльри, неаполитанским Бурбонам,- и русскому царю, добавим мы вслед за автором этой цитаты,- Наполеона прославляли Байрон и Мицкевич, Стендаль и Беранже, Генрих Гейне и Михаил Лермонтов «1.

Как справедливо пишет Т. Мотылева, хотя прогрессивные писатели Запада и отдавали себе отчет в том, что «полководец Бонапарт, став императором, уничтожил те завоевания революции, благодаря которым он пришел к власти.., но легендарная слава Наполеона все~таки сильно заслоняла от них захватническую сущность его политики. Они все-таки больше преклонялись перед Наполеоном, чем осуждали его».

В отношении Лермонтова приведенное высказывание требует уточнения в том смысле, что у него за внешней идеализацией образа скрывается прогрессивная, антимонархическая по своей направленности тенденция — разглядеть в прошлой деятельности Наполеона не только осуществление революционных идей, но и борьбу сил, им противостоящих. Не удивительно поэтому, что для Лермонтова одинокий узник острова св. Елены сохранил свою былую притягательность. Преувеличенные масштабы личности Наполеона определялись, с одной стороны, традицией, романтическим восприятием , а с другой — тем, что поэт уже в юном возрасте увидел в Наполеоне не только романтический образ, но и прогрессивное историческое лицо.

В то же время Лермонтов — и это следует подчеркнуть со всей силой — осознавал захватнический характер наполеоновских войн и справедливость народного отпора французу.

У Лермонтова в «Вадиме», в X главе, есть одно примечательное высказывание, касающееся Наполеона. Дано оно как бы вскользь, для того только, чтобы подтвердить некое «святое таинственное влечение», присущее, по мысли Лермонтова, неким избранным существам. «…Оно существует, должно существовать… Возьмите Наполеона и его войско!- долго ли они прожили друг без друга?» В данном философском рассуждении Лермонтов остается романтиком.

Не имея возможности, объяснить социально-экономические и политические предпосылки возникновения наполеоновской диктатуры, Лермонтов здесь фаталистическую предрешенность судьбы Наполеона объясняет какими-то таинственными силами, непознаваемыми психическими процессами. И только в стихотворении » Бородино » — бессмертном памятнике по силе выражения идеи патриотизма — борьба народа в освободительной, справедливой войне с врагом утверждается как решающий фактор поражения Наполеона.