Призыв к очищению от обывательской скверны в рассказах Чехова

Уже в самые последние годы своей жизни Чехов получил письмо от двух сельских учительниц, сестер Тыжновых, Любови и Клавдии. Письмо было из Сибири, из Енисейской губернии. Из письма видно, что учительствование принесло сестрам разочарование, и вот почему: «Приходится тратить молодые силы на мелочную борьбу с старшим учителем, который — человек очень подленький, ужаснейший формалист, помешанный на официальных бумагах за №№ 7, 137 и т. п. На своем педагогическом поприще грезит о какой-то неограниченной власти над школой и хочет заставить ее чувствовать, делая ежеминутные, мелочные, докучливые «распоряжения» младшей учительнице. В своей подлости дошел до того, что пишет инспектору анонимные письма, в которых доносит, что она знакома с политическими…

Но без них жизнь была бы ужасной, потому что кроме них, ни от кого не услышишь живого слова».

Чувствуя гибельность такого существования, когда все силы уходят на пошленькую борьбу с этим учителем , сестры просили Чехова помочь им устроиться учиться на Петербургских курсах, просили прислать денег для этого. «…Мы не хотим погибать, мы хотим лучшей, светлой, разумной жизни!» — писали они.

Для нас, хорошо знающих по сочинениям Чехова, как трудно жилось провинциальным учителям в тогдашней России, это письмо звучит как иллюстрация, с одной стороны, к рассказам «Человек в футляре» и «На подводе» и, с другой,- к «Невесте», в которой рассказывается как раз о том, о чем мечтают сестры Тыж-новы: провинциальная девушка едет учиться в Петербург и приобщается к жизни осмысленной, заполненной духовно и оправданной нравственно.

В этом письме нет обычного читательского отклика на произведения Чехова. Тем не менее оно замечательно именно как свидетельство о жизненности содержания чеховского творчества. Из него ясно видно, как в читателях Чехова пробуждалась воля к действию, к практическому осуществлению мечты его лучших героев об иной, прекрасной жизни.

Словно рассказ «Невеста», явившийся откликом на действительные настроения времени, сам заражал современников примером жизни последней героини писателя.

Читателей, сочувствующих авторской критике действительности и авторской мечте, к концу XIX — началу XX века становилось все больше и больше.

Спор читателей, по-разному понимающих отношение Чехова к своим героям, как-то разгорелся в московской студенческой среде по поводу рассказа «Случай из практики». Об этом споре Чехову сообщил студент Н. Н. Тугаринов в 1899 году: «Три четверти восхищалось и млело, а другие, наоборот, брюзжали…» Тем, кто «брюзжал», казалось, что в рассказе нет ничего обнадеживающего, что в нем «все мертво». «Раз им захотелось «бодрости»,- продолжал далее Н. Н. Тугаринов,- то я развернул книгу и на с. 197 прочел своим оппонентам следующие строки о думах доктора Королева: «И он знал, что сказать ей; для него было ясно, что ей нужно поскорее оставить пять корпусов и миллион, если он у нее есть, оставить этого дьявола, который по ночам смотрит; для него было ясно также, что так думала она и только ждала, чтобы кто-нибудь, кому она верит, подтвердил это».

Недовольные отсутствием «бодрости» в «Случае из практики» читали рассказ, не вникая в его глубокий смысл, и, подобно Лейкину следили только за ходом событий, а события эти были действительно очень грустные: Лиза Ляликова давно и, вероятно, безнадежно больна какой-то непонятной болезнью; на доктора, вызванного к ней, жуткое впечатление производит обстановка, в которой она живет, особенно зловещий вид фабричных корпусов, и лишь немного успокоив больную, он уезжает.

Обе группы читателей по-своему чувствовали новизну Чехова-художника, но по-разному оценивали ее.

Камерным темам и сюжетам писатель давал редкую по глубине и масштабности художественную трактовку. И приняли это как великое достижение лишь те читатели, которых не испугала непривычная форма чеховского объективного повествования, и они не искали в авторском тексте поучительных разъяснений или специального указания на «бодрые» моменты.

Перед нами прошел длинный ряд героев Чехова, разнообразных по умственному кругозору, по характеру и, что особенно важно для нашей темы, по жизненной позиции. На одном полюсе системы образов мы наблюдали случаи, когда свойственная человеку с детства склонность к добру, красоте, справедливости притуплялась, и в герое явственно проступали черты нравственной ущербности. Самым ненавистным Чехову качеством человеческой личности было внутреннее рабство, он выставил эту черту во всей ее неприглядности, особенно в юмористических героях.

Ко многим персонажам ранних рассказов Чехова применимы слова В. Г. Белинского: «…чувство гуманности оскорбляется, когда люди не уважают в других человеческого достоинства, и еще более оскорбляется и страдает, когда человек сам в себе не уважает собственного достоинства».

На другом полюсе системы образов естественное для человеческой натуры стремление к чувствам благородным и прекрасным не заглушалось в героях, а развивалось и приводило в конце концов к пробуждению гражданской ответственности за все, что происходит в жизни.

Между этими полюсами — множество таких героев, которые, начав свою сознательную жизнь с исканий смысла существования, постепенно отрекались от духовных интересов и превращались в обывателей, занятый суетными делами. Но бывало и так, что в ком-нибудь из тех, кто на жизненном пути споткнулся и чуть было не угодил в мещанское болото, вдруг просыпалась живая душа. Очищение от обывательской скверны и напряженные раздумья таких оступившихся людей над подлинными ценностями жизни — один из главных мотивов чеховского творчества 1890-х — 1900-х годов.

Этот мотив воплощен Чеховым с художественным совершенством.

Чехов стоит в ряду самых великих имен мирового искусства. Человечество обращается к таким писателям не для отдыха, как герой рассказа Горького «О беспокойной книге», и не только для наслаждения «хорошей литературой», но с желанием утолить духовную жажду. В неустанных исканиях смысла человеческой жизни Чехов — один из самых первых наших помощников, надежный друг и советчик.