Пушкин? Пушкин. Пушкин!

Во время новогодних праздников, числа третьего-четвертого января, мне случилось наблюдать забавную картину: три сильно нетрезвых человека дурачились, изображая какие-то природные катаклизмы, и вдруг один из них плохо поворачивающимся языком, но вполне разборчиво и громко произнес: «Ветер, ветер! ты могуч, ты гоняешь стаи туч…» Не думаю, что в тот момент он помнил, кто сочинил когда-то эти слова. Фраза материализовалась из подсознания. Однако более наглядное доказательство того, что их автор и в наше время остается подлинно народным поэтом, видимо, представить трудно.

Слова о том, что все мы живем «на фоне Пушкина», от многократного повторения не становятся менее правдивыми. Особенно, быть может, для москвичей: Пушкин — это площадь, кинотеатр, три музея, шоколад, покосившиеся пластиковые подобия свитков со стихами на арбатских фонарях, наконец, строки школьной программы. Как справедливо заметил когда-то Абрам Терц, образ его двоится в массовом сознании: с одной стороны — классик и памятник, с другой — персонаж едва ли не анекдотов. «Работать за тебя Пушкин будет?..» . «Однажды Гоголь пришел к Пушкину…» К слову сказать, именно Гоголю принадлежит право первенства в деле укоренения в литературной традиции «анекдотического» образа поэта: «Ну что, брат Пушкин? — Да так, брат, так как-то все… — Большой оригинал», — так что в каждой шутке только доля шутки.

Но грустно то, что для нынешних школьников на первый план выходит как раз не буффонная маска, а угрожающе бронзовый «памятник себе». Сколько раз за время работы в качестве экскурсовода в московском музее поэта на Пречистенке и в доме на Арбате, где прошли едва ли не лучшие месяцы его «женатой» жизни, мне приходилось слышать или читать в глазах утверждение: «Пушкин — это скучно» — и по мере сил бороться с этой установкой. Способы борьбы? Возможно, единственный, во всяком случае, как показывает опыт, наиболее действенный — максимальное приближение зрителей/слушателей к бытовым и психологическим реалиям века и конкретной личности. Большое, конечно, видится на расстоянии, но в случае с Пушкиным то ли расстояние уже слишком велико, то ли «объект» так огромен, что невольно хочется подойти поближе, заглянуть в Живые глаза, услышать Человеческий Голос.

Поэтому строчки, прочитанные, желательно — вслух , на берегу Сороти у подножия Савкиной горки или в Гурзуфе в перерыве между купаниями «у самого синего моря», воздействуют сильнее и остаются в памяти надолго, порой на целую жизнь.

Не так давно в руки мне попала небольшая книжка из серии «В помощь школе»: «Борис Годунов» и «Маленькие трагедии», а в качестве приложения — список тем для будущих сочинений, поражающий воображение человека с кандидатской степенью по филологии: «Символика сновидения в произведениях Пушкина » или: «Народ и власть в трагедии «Борис Годунов»». Нет, я не против того, чтобы программа принуждала старшеклассников задумываться на подобные околофилософские темы, но почему-то вспомнился пересказ сюжета «Онегина» в исполнении молодого человека из тех, кому, по идее, предназначались и виденная мною книга, и перечень тем. Цитата : «Мужик колбасился в деревне.

И была там девица, которая вешалась ему на шею. А еще был у мужика друг, с которым они сходились как вода и камень». Самое смешное, что при всей шокирующей сленговой грубости процитированного «текста» он ближе к Пушкину Живому, чем иные высокопарные о нем рассуждения.

Разумеется, это крайний, экстремальный случай, продолжением которого может стать только появление отечественного подобия черепашек-ниндзя с именами: Пушкин, Лермонтов, Гоголь и Достоевский.

В деле сохранения «золотой середины», приближения ребенка к Пушкину не в ущерб реноме поэта и уровню получаемых школьником знаний неоценимую помощь, безусловно, может оказать посещение музея — не только одной из экспозиций, посвященных собственно жизни и творчеству, но и, коли такой возможности почему-либо не представилось, в качестве варианта — экспозиции краеведческой с разделом «XIX век». Потому что крайне полезным бывает не только рассуждение о природе сентиментализма-романтизма-реализма в пушкинском наследии, но и элементарное разглядывание простейших предметов быта. Экскурсионная практика показывает, что даже сам процесс написания слов на бумаге — как это делалось два века назад — зачастую плохо представим современными школьниками, и наличие, к примеру, среди письменных принадлежностей песочницы вызывает массу недоумений. То же — с бальными книжками милых дам, альбомами и многим множеством подобных мелочей, из которых, в сущности, и складывалась повседневная человеческая жизнь, претворенная силой пушкинского таланта в ткань художественного творчества. Рассматривание ныне музейных, а прежде — самых обыкновенных вещей самопроизвольно приводит к разговору о нравах, приличиях, жизненных представлениях.

И если после такого разговора, а лучше — серии диалогов , развивающихся по мере взросления и перехода из класса в класс, у его юных участников останется сколько-нибудь яркая картинка, зрительный образ эпохи, а у взрослых — надежда, что, вернувшись домой, маленький или старший школьник с интересом откроет книгу с фамилией «Пушкин» на обложке и с удовольствием будет обращаться к ней впредь, даже когда у него уже не будет необходимости готовиться к контрольным, сочинениям, выпускным и вступительным экзаменам.