Пушкинская тема в творчестве Марины Цветаевой

Пушкинскую руку Жму, а не лижу… М. Цветаева

Пушкин – вечный спутник русской литературы. На протяжении почти двух столетий он был советчиком, другом, современником для многих русских поэтов от Тютчева до Вознесенского. И для Марины Цветаевой Пушкин был первой и неизменной поэтической любовью.

Она говорила о Пушкине и в стихах, и в прозе.

Цветаева любила живого, а не “хрестоматийного” Пушкина. В своих ранних полудетских стихах “Встреча с Пушкиным” она говорит о своем романтическом родстве с поэтом – веселым “курчавым магом”, который вполне мог бы быть спутником ее счастливых коктебельских лет. Она отстаивает “своего” Пушкина, свое право на понимание поэта. Цветаева ревниво охраняет его – даже от его реальной, сложной и противоречивой судьбы.

В 1916 году появляется стихотворение “Счастье или грусть…”, где Натали Гончарова, холодная красавица, небрежно теребит в прелестных ручках сердце гения и не слышит “стиха литого”.

Но по-настоящему, в полный голос, Цветаева сказала о поэте в замечательном стихотворном цикле “Стихи к Пушкину”, опубликованном в юбилейном 1937 году. Они разрушают саму атмосферу и обстановку юбилея, попытки превратить образ гения в икону. Ее Пушкин – бешеный бунтарь, выходящий из мер и границ:

Уши лопнули от вопля:”Перед Пушкиным во фрунт!”А куда девали пеклоГуб, куда девали – бунтПушкинский? уст окаянство? Пушкин – в меру пушкинъянца?

Критики часто упрекали Цветаеву в излишней усложненности стиха, ставя в пример классическую, в том числе и пушкинскую, поэзию. Но она считала, что великий новатор Пушкин – ее союзник в деле обновления поэтического языка:

Пушкиным – не бейте! Ибо бью вас – им!

Самым значительным из всего, что Цветаева написала о Пушкине, является очерк “Пушкин и Пугачев”. Здесь она говорит о народности гениального поэта – не о сусальной этнографичности, а о подлинной близости Пушкина народной нравственности и поэзии, о его истолковании образа народного вожака Пугачева. Для самой Цветаевой тема русской истории приобрела особый, современный смысл.

Она звучала так: стихийно свободный поэт – и великий мятежник, освободительная сила искусства – и питающая его народная правда. Здесь был и личный опыт переживания революционной эпохи. Еще в очерке “Мой Пушкин” Цветаева призналась, что страстно полюбила пушкинского Пугачева: “Все дело было в том, что я от природы любила волка, а не ягненка” . Такова уж была ее природа – любить наперекор. И далее: “Сказав “волк”, я назвала Вожатого.

Назвав Вожатого – я назвала Пугачева: волка, на этот раз ягненка пощадившего, волка в темный лес ягненка поволокшего – любить”. В “Пушкине и Пугачеве” Цветаева говорит о своем понимании живой жизни с ее добром и злом. Добро воплощено не в Гриневе, небрежно наградившем Вожатого заячьим тулупчиком, а в Пугачеве – “недобром”, “лихом”, “страх-человеке”, который про тулупчик не забыл.

И за тулупчик расплатился щедро – даровал ему жизнь. И не хотел расстаться с Гриневым, устраивал его дела – и все только потому, что полюбил прямодушного подпоручика. Так среди ужаса беспощадного бунта торжествует бескорыстное человеческое добро.

Здесь Цветаева касается вопроса о правде жизни и правде искусства. Почему в “Истории Пугачева” Пушкин изобразил вождя мятежников зверем, а в написанной позже “Капитанской дочке” – великодушным героем? Ведь он, как историк, знал о темных сторонах бунта, но как Художник – начисто забыл про них. Пушкин, говорит Цветаева, понимал, что истинное искусство не терпит ни прославления зла, ни любования им.

Он поднимает Пугачева в своей повести до высот народного Предания, народной мечты о добром и справедливом царе. Сквозь призму взаимоотношений Гринева и Пугачева Цветаева рассматривает и взаимоотношения Пушкина с властями. Его никто не пощадил: “Самозванец – врага – за правду – отпустил.

Самодержец – поэта – за правду – приковал”. Пушкин – олицетворение стреноженной свободы, мешающей спокойно жить царям.

Очерки Цветаевой проникают в самую глубь пушкинского творчества, его художественного мышления. Они написаны совершенно свободным, естественным, раскованным языком. При этом речь ее точна, афористично сжата, полна иронии и сарказма, играет всеми оттенками смысловых значений. Мысль и речь в ее прозе – нерасторжимы.

И притом это – проза поэта, где дышит лирическая стихия. Она пристрастна, беспредельно искренна и в своем восторге и в негодовании, и поэтому доносит до нас всю глубину отношения к “солнцу русской поэзии” – Пушкину.