«Путешествие Хамфри Клинкера» Смоллетта в кратком изложении

«Путешествие Хамфри Клинкера» — последнее произведение английского писателя: роман вышел в свет за несколько месяцев до его кончины в Ливорно, куда Смоллет по собственной воле отправился в своеобразное «изгнание». Роман написан в эпистолярном стиле, что не было новшеством для английской литературы; в этом стиле написаны и многие романы Ричардсона. Новизна, можно сказать, новаторство Смоллета в другом: одни и те же события, увиденные глазами разных людей, с различными взглядами, относящимися к самым разным сословиям, разнящихся по уровню культуры, наконец, по возрасту, предстают на страницах этих писем поданными очень по-разному, подчас весьма полярными. И прежде всего в романе поражает именно это: удивительная разноголосица, умение Смоллета передать не только разницу стиля, языка, но и полное несходство восприятия жизни, уровня мышления.

Его герои раскрываются в своих посланиях с таким человеческим своеобразием, настолько неожиданно и парадоксально, что можно с полным правом говорить об истинной виртуозности Смоллета — психолога, стилиста, философа. Письма его персонажей вполне подтверждают тезис: стиль — это человек.

У Смоллета всегда, как и подобает «классическому роману», обнаруживается несколько пластов. Сюжет зачастую изобилует всяческими ответвлениями, отходами от хронологического изложения, цель каковых для автора — во всей полноте представить картину эпохи. Роман можно в прямом смысле назвать «энциклопедией британской жизни».

Будучи по жанру в первую очередь романом-странствием, герои которого пересекают всю Великобританию, он представляет собой калейдоскоп событий, вереницу судеб, картины жизни столицы, быта «на водах» в Бате, тихого существования провинциальных городков и английскую природу, всевозможные увеселения разных слоев общества, зарисовки придворных нравов и, разумеется, особенности литературно-театральной среды и многое-многое другое.

Главный герой романа — вовсе не обозначенный в заглавии Хамфри Клинкер, а Мэтью Брамбл, немолодой холостяк, подагрик и мизантроп, человек при всей своей желчности великодушный, бескорыстный и благородный, словом, истинный джентльмен; как говорит о нем его племянник Джерри Мелфорд, «по великодушию своему подлинный Дон Кихот». В этом образе, несомненно, прочитывается cuter ego Смоллета, и именно Брамбл высказывает взгляды наиболее близкие автору — на состояние умов, на развитие цивилизации, надо заметить, очень точные, меткие и, главное, совершенно не устаревшие. Так, в письме к своему постоянному адресату доктору Льюису он пишет: «Есть один вопрос, который мне хотелось бы разрешить: всегда ли мир заслуживал такого презрения, какого он, на мой взгляд, заслуживает теперь?» Вопрос, что и говорить, «на все времена».

Однако при всей наблюдательности и проницательности, при всей язвительности Смоллета он все же пытается всему тому, что так ему ненавистно, противопоставить некую идиллию, некую утопию. Такой Аркадией, манящей, но явно недостижимой оказывается имение Брамбла Брамблтон-Холл, о котором мы узнаем из писем столько всяческих чудес, но куда герои повествования так и не попадают.

Однако в процессе своего путешествия они воистину познают мир, открывают для себя природу людей, своеобразие нравов. Как всегда, на пути у них встречается уйма колоритнейших личностей: «благородный разбойник» Мартин, старый вояка, весь израненный и изрубленный, лейтенант Лисмахаго. По национальности он шотландец — что и служит поводом для многочисленных дискуссий относительно Англии и Шотландии. В столь настойчивом возвращении к национальной тематике сказалось, несомненно, шотландское происхождение самого Смоллета, весьма для него ощутимое во время его первых шагов в Лондоне, причем последствия этого происхождения, разумеется, сказывались не лучшим образом.

Однако в той трактовке Шотландии, что вложена в романе в уста Брамбла, наряду с истинными наблюдениями есть и наивность, и явная идеализация традиций, национальных устоев шотландцев, например, противопоставляется шотландской моральной чистоте общая развращенность англичан, о особенности жителей столицы — Лондона, утрата ими своих корней. Лейтенант Лисмахаго является не только участником дискуссии, но и, можно сказать, пружиной одной из сюжетных линий: именно он в итоге становится избранником и мужем сестры Брамбла Табиты, сварливой старой девы, которая на протяжении романа доставляет его участникам немало хлопот и неприятностей.

Вернемся же к герою романа, чье имя фигурирует в названии. Во время путешествия на козлах кареты, в которой восседают мистер Брамбл, его сестра мисс Табита, а также горничная Дженкинс, держащая на коленях на специальной подушечке величайшую драгоценность — любимую собачку мисс Табиты «дрянного пса» Чаудера, волей случая оказывается незнакомый молодой человек, по виду — сущий оборванец. Его-то и зовут Хамфри Клинкер. В дальнейшем выясняется, что он незаконнорожденный, подкидыш, воспитывался в приюте. Великодушный Брамбл, видя, что молодой человек брошен на произвол судьбы, нанимает его к себе в услужение.

Тот проявляет искреннее рвение достаточно идиотического свойства, отчего все время попадает в нелепые ситуации. Однако по прибытии в Лондон в Хамфри неожиданно обнаруживаются совсем иные дарования: он оказывается замечательным… проповедником, умеющим заворожить и простонародную аудиторию, и вполне знатных особ. Лакей, читающий проповедь герцогиням, — такого Брамбл не может стерпеть. Он готов изгнать Хамфри: «Либо вы лицемер и плут, либо одержимый, и мозги у вас повреждены!» Между тем Хамфри в большей степени «одержимый», а вернее, юродивый, со слезами признается хозяину, что на этот путь его сподобила «набожная» лицемерка леди Брискин, убедившая его в том, что на него «снизошел дух».

Удостоверившись в том, что Хамфри не «плут», Брамбл оставляет его у себя в доме. «Ежели бы в такой чрезмерной набожности было притворство или ханжество, я не держал бы его в услужении, но, сколько я мог заметить, сей малый — сама простота, воспламеняемая исступлением, а благодаря своей простоте он способен быть верным и привязчивым к своим благодетелям» — так пишет Брамбл в послании все к тому же доктору Льюису. Впрочем, чуть позже, раздраженный непроходимым идиотизмом Хамфри, Брамбл высказывает прямо противоположное суждение: «Глупость нередко бесит более, нежели плутовство, и приносит больше вреда». Однако в решительный момент, когда карета с Брамблом и его домочадцами, переезжая через бурную реку, переворачивается и все, Брамбл в том числе, оказываются в воде, именно Хамфри спасает своего хозяина. А уже ближе к финалу романа волей судьбы открывается вдруг, что отцом Хамфри Клинкера является не кто иной, как сам Брамбл — «грехи молодости».

И Брамбл говорит о благообретенном сыне: «Этот плут — дикая яблонька, мною самим посаженная…» В чем же тут смысл? Простодушие Хамфри Клинкера, часто доходящее до идиотизма, до откровенного юродства, есть продолжение донкихотства Брамбла, человека умного, тонкого, благородных чувств и устремлений, все понимающего, всему знающего цену…

Вторым счастливым браком, венчающим финал романа, становится свадьба Хамфри Клинкера и горничной Уинифред Дженкинс: полюбив ее еще в свою бытность слугой, Хамфри не изменяет ей и теперь, став «барином». Похвально!

А третий счастливый союз связан с еще одной историей, упоминающейся на протяжении всего романа: историей племянницы Брамбла, сестры Джерри Мелфорда, Лидии. Еще учась в оксфордском пансионе, она встретила молодого человека по имени уилсон, которого страстно полюбила. Но — он актер, «комедиант», и потому — «не пара».

Некоей тенью проходит он сквозь все повествование, чтобы в конце его оказаться никаким не актером, а дворянином, да еще сыном старинного друга Брамбла мистера Деннисона, по словам Джерри Мелфорда, «одним из совершеннейших юношей в Англии».

Так — тройной идиллией — кончается этот отнюдь не идиллический, а скорее весьма горький и очень трезвый роман. По обыкновению, Смоллет вывел в нем и множество реальных исторических личностей: актера Джеймса Куина, отношение к которому за время, прошедшее с момента создания «Приключений Перигрина Пикля», успело измениться; известных политических деятелей, описанных с нескрываемым сарказмом и издевкой; и даже — самого себя, под именем «писателя С.». Он с наслаждением описывает прием в собственном доме для разного рода «сочинителей»: желчных, отвратительных, бездарных субъектов, усердно, «из благодарности», поносящих своего благодетеля. «У них у всех одна причина — зависть», — комментирует этот феномен приятель Джерри Мелфорда Дик.

Смоллет описывает то, что было знакомо ему лучше, чем что бы то ни было другое: жизнь и нравы литературной поденщины, разного рода сочинителей, пишущих грязные доносы друг на друга, хотя сами при этом ни гроша не стоят. Но вывод, к которому приходит в финале Джерри, достаточно горек, в нем также отразились знание и опыт самого Смоллета: «Я столь много места уделил сочинителям, что вы можете заподозрить, будто я собираюсь вступать в это братство; однако если бы я к этой профессии и был способен, то она самое безнадежное средство против голодной смерти, ибо ничего не позволяет отложить про запас под старость или на случай болезни». В заключение, однако, Джерри напишет о сочинителях: «чудная порода смертных, нравы которой… весьма возбуждают любопытство».

И в этих словах также несомненно мы узнаем голос самого Смоллета.