Рассказ о жизненной истории Чарткова в повести «Портрет»

Пристальное внимание Гоголя на разных этапах творческого развития привлекал вопрос о взаимоотношении искусства и действительности. Художник и общество, искусство и жизнь, идейно-творческие задачи художника — все эти проблемы глубоко волновали его в период работы над «Миргородом» и «Арабесками». Решению этих, вопросов и посвящена повесть «Портрет».

В своем внутреннем строении «Портрет» отчетливо делится на две части; в первой из них Гоголь рассказывает жизненную историю художника Чарткова и его падения; вторая повествует о происхождении страшного портрета, о ростовщике Петромихали и художнике-монахе, искупающем свои грехи. Деление это Гоголь сохранил неизменным в обеих редакциях повести. Существенное различие между ними состоит в том, что «таинственность», занимающая большое место и первой редакции «Портрета», во второй в значительное! мере преодолена. Реалистические черты в этой редакции повести усилены. Вместе с тем некоторые идеи, свидетельствовавшие о противоречиях мировоззрения Гоголя, сохранились и здесь.

Рассказ о жизненной истории Чарткова раскрывает крупные социальные и художественные проблемы. Скромным и незаметным художником начинает свою деятельность герой «Портрета». Это был человек, глубоко любивший искусство, отдававший ему все свои силы. Он «с самоотвержением предай был своему труду», своему призванию. Бескорыстный труженик, Чартков не расставался с нуждой и лишениями. Приютившийся в маленькой комнатке в доме на Пятнадцатой линии Васильевского острова, он находился под постоянной угрозой оказаться на улице. Подобно Пискареву, молодой художник Чартков живет в мире высоких идей. В творческом труде его вдохновляют великие создания мастеров искусства прошлого, в произведениях которых является «человек вольный, свободный, таков, каким он создан природою».

Неожиданные перемены в жизни Чарткова оказались связанными со странным портретом, привлекшим внимание художника па аукционе. В первой редакции повести портрет, который Чартков только собирался купить, фантастическим образом появляется в его комнате; во второй редакции Гоголь «снимает» фантастику, описывая покупку портрета за двугривенный и доставку его самим художником к себе на квартиру. Сцену фантастического «оживления» портрета, которая дана в первой редакции, Гоголь также затем видоизменил, введя мотив сна, дающий реалистическое объяснение «видениям» художника.

Деньги, которые неожиданно достались Чарткову, оказали губительное влияние па всю его дальнейшую судьбу. Они открыли ему возможность беззаботного существования, возбудили в нем жажду новых богатств. «Все чувства и порывы его обратились к золоту.

Во второй редакции повести в распространении славы Чарткова немалая роль отведена продажному журналисту, который за десять червонцев, врученных ему художником, опубликовал в газете шумную, рекламную статью под названием «О необыкновенных талантах Чарткова». Вводя в повесть сцену с продажным журналистом, Гоголь, несомненно, имел ввиду Булгарина, который монопольно пользовался правом издавать политическую газету. И это указание па связь успехов художника с выступлением продажного журналиста подчеркивало всю опасность пути Чарткова.

Жажда денег у Чарткова неотделима от его желания войти в круг людей, принадлежащих к «высшему» обществу. Во второй редакции «Портрета» выпукло рисуется социальный облик тех, кому стал служить художник. «Аристократическая дама совершенно очаровала его (Чарткова). До сих пор он глядел на подобные существа как па что-то недоступное, которые рождены только для того, чтобы пронестись в великолепной коляске с ливрейными лакеями и щегольским кучером и бросить равнодушный взгляд па бредущего пешком, в небогатом плащишке человека. И вдруг теперь одно из этих существ вошло к нему в комнату: он пишет портрет, приглашен на обед в аристократический дом. Довольство овладело им необыкновенное: он был упоен совершенно».

Следование и в жизни, и в искусстве моде, ее нелепым причудам, служение пошлым вкусам заказчиков, «избранной» публики стало для Чарткова непреложным законом. И это с катастрофической быстротой сказывается на его творчестве. «Ценители» таланта Чарткова были весьма далеки от понимания истинного искусства. Меньше всего они хотели правдивого воссоздания жизни. Дания заказ художнику написать портрет, они требовали идеализированного изображения натуры. Всяческое приукрашивание это то главное, что определяло успех художника у «избранной» публики. Дамы требовали, чтобы преимущественно только душа и характер изображались в портретах, чтобы остального иногда вовсе не придерживаться, округлить все углы, облегчить все изъянцы и даже, если можно, избежать их вовсе».

Жизнь и искусство, творчество и труд в практике Чарткова оказались разделенными глубокой пропастью. Отступив от тех высоких идейных, художественных требований, которые должен предъявлять к себе подлинный художник, Чартков быстро освоил те незатейливые приемы живописного письма, которые позволяли ему удовлетворять запросы «высшего» общества. «Даже из двух, трех слов смекал вперед, кто, чем хотел изобразить себя. Кто хотел Марса, он в лицо совал Марса; кто метил в Байрона, он давал ему байроновское положенье и поворот». Это забвение правды в искусстве жестоко мстит за себя. «Кисть его хладела и тупела, и он нечувствительно заключился в однообразные, определенные, давно изношенные формы. Однообразные, холодные, вечно прибранные и, так сказать, застегнутые лица чиновников, военных и штатских не много представляли поля для кисти: она позабывала и великолепные драпировки, и сильные движения, и страсти… Пред ним были только мундир да корсет, да фрак, пред которыми чувствует холод художник и падает всякое воображение».

Сделавший своим «призванием» накопление богатств, угодливое служение «верхам» общества, Чартков мог создавать лишь стандартные, лишенные всякой живой мысли, живого чувства портреты знатных сановников, аристократических Дам, но он потерял Дар передать в искусстве большую жизненную правду, Талантливый художник превратился в жалкого ремесленника, не способного создавать подлинные идейные и художественные ценности. Трагедия Чарткова в том и состоит, что он сам загубил свой талант, поставив дешевую славу, материальный успех выше искусства. Это трагедия человека, изменившего своему призванию, высоким творческим принципам ради расчетливого преуспевания.