«Ревиста де Оксиденте»; («Западное обозрение»;)

К середине 20-х годов признанным центром «новой литературы» и молодых литераторов стал журнал «Ревиста де Оксиденте» («Западное обозрение»). Общественная и литературная направленность этого журнала, основанного в 1923 г. Ортегой-и-Гассетом, поначалу была достаточно широкой; об этом свидетельствует хотя бы то, что здесь впервые в переводе на испанский язык появились произведения русских писателей — Л. Сейфуллиной, Вс. Иванова и других и в то же время немало статей, резко искажающих картину советской действительности и состояние советской литературы.

Философ, социолог, теоретик искусства и публицист Хосе Ортега-и-Гассет (Jose Ortega у Gasset, 1883 — 1955) в эти годы стал подлинным кумиром литературной молодежи. Он привлекал их энциклопедической образованностью, страстным публицистическим темпераментом, нескрываемыми республиканскими идеалами, откровенной ненавистью и презрением к буржуа-мещанину.

За всем этим молодые литераторы не сразу разобрались в истинной сущности его философских, социологических и эстетических воззрений.

Воспитанник «марбургской» школы неокантианцев, X. Ортера-и-Гассет стал в философии проповедником «рациовитализма», одной из разновидностей экзистенциализма. Его социологические воззрения, наиболее полно сформулированные позднее в книге «Восстание масс» (La rebelion de las masas, 1929), во многом предваряли популярную в наши дни на Западе доктрину «массового общества». История человечества представляется Ортеге как борьба хаотических сил; он объявляет, что этот хаос усилился в XX в. в результате того, что в этом столетии сложилось «массовое общество», в котором каждый человек только статист, частица безликой толпы. Эта частица — «человек-масса» — характеризуется прежде всего неспособностью к выбору, стереотипностью мышления, вкусов, запросов. Социальную природу «человека-массы» Ортега не определяет: под это понятие в равной мере подпадают и буржуа-мещанин, и пролетарий. Единственной силой, способной указать выход из жизненного хаоса и противостоять «человеку-массе», является, по мысли Ортеги, «аристократия духа», которая может самостоятельно осуществлять выбор и создавать истинные культурные ценности.

С социологической концепцией Ортеги-и-Гассета связаны и основные положения его эстетической теории, изложенные в ряде его трудов, в особенности в книге «Обесче-ловечение искусства. Мысли о романе» (La deshumanizacion del Arte. Ideas sobre la novela, 1925). По мнению Ортеги-и-Гассета, из «массы», из толпы выделяется духовная элита, способная творить подлинное искусство. Это истинное искусство должно быть аристократичным; искусство художника тем более совершенно, чем дальше оно отстоит от реальности.

Художнику не следует иметь и тем более выражать эмоциональное или чувственное отношение к изображаемому; он не должен также ставить перед собой цель пробуждать своим произведением подобное отношение. Цель искусства, по мнению Ортеги,- эстетическое переживание, эмоция особого рода, конденсатором которой является прежде всего метафора: неожиданное сближение двух далеко отстоящих друг от друга явлений, неожиданная трансформация реального предмета в нечто новое вызывает, по мысли Ортеги, острое эстетическое наслаждение. «Поэт начинается там, где заканчивается человек,- писал Ортега.-…миссия поэта — изобретать то, что не существует. Тем самым оправдывается поэтическое твор-чество; Поэт расширяет мир, прибавляя к реальному, которое налицо само по себе, ирреальное изображение». Искусство должно быть лишено «заинтересованности» (desin-teresado) и в этом смысле дегуманизировано, обесчело-вечено; объект художественного изображения художествен в меру того, насколько он удален от реальности.

Нетрудно заметить, что идеи Ортеги-и-Гассета являются как бы обобщением опыта авангардистского искусства; поэтому многие воспринимали эти идеи и тогда и позднее как обоснование кубизма в живописи, ультраизма в поэзии и т. д. Это не совсем так. Отнюдь не отвергая авангардизма, Ортега-и-Гассет предпочитал, однако, искусство, творящее в формах реальной жизни, в образах жизнеподобных, но оторванное от насущных проблем действительности, ориентированное на «избранных» и не имеющее иной цели, кроме эстетического наслаждения. Не случайно в его журнале были представлены и мирно уживались друг с другом самые разные поэтические направления, в частности сторонники «чистой» поэзии и сюрреалисты.

Группа поэтов, которые сами себя называли «чистыми», в 20-х годах была довольно многочисленной. К ней в начале своего творчества были близки Ф. Гарсиа Лорка и Р. Альберти; к ней принадлежали X. Гильен, П. Салинас, Д. Алонсо и другие. Это были люди разных темпераментов и разных жизненных и поэтических судеб; объединяло же их в те годы общее чувство неудовлетворенности буржуазной действительностью, неосознанный протест против мещанской обыденности, общее преклонение перед поэзией Антонио Мачадо и в особенности Хуана Рамона Хименеса.

Либо от Хименеса, либо от французских адептов «чистой» поэзии Поля Валери и других они заимствовали само понятие «чистой» поэзии. Эта поэзия, по мысли ее сторонников, проникает в «чистую поэтическую сущность мира» и человеческих эмоций благодаря максимальному освобождению поэзии от внешних ухищрений, максимально простому и непосредственному выражению поэтической идеи через метафору. В поисках подобного «очищения поэзии» они вслед за своим учителем обращались к национальной традиции, и не только к виртуозной поэзии Гонгоры, но и к фольклору, к испанским романсеро и кансьонеро, к лирике Л one де Веги. При всем том поэтический голос каждого из «чистых» поэтов отличался большим своеобразием.