Революция и гражданская война в русской прозе 1920-х годов

Основная тема творчества писателей 1920-х годов — революция и гражданская война. Она составляла главный нерв произведений и писателей русского зарубежья, и тех, кто творил в Советской России. Как писал в романе «Сивцев Вражек» писатель — эмигрант Б. Осоргин, были две правды: «Правда тех, кто считал и родину, и революцию поруганными новым деспотизмом и насилием, — и правда тех, кто иначе понимал родину, …кто видел поругание не в похабном мире с немцами, а в обмане народных надежд». Идеологически существовали две линии в изображении гражданской войны.

Одни писатели восприняли Октябрьскую революцию как незаконный переворот, а гражданскую войну — как «кровавую, братоубийственную». Особенно ярко ненависть к советской власти и всему, ею творимому, проявилась в «Окаянных днях» И. Бунина, в романах «Ледяной поход» Р. Гуля, «Солнце мертвых» И. Шмелева.

Рожденная личным горем книга «Солнце мертвых» — это страшная мозаика революции. Шмелев показывает революционных деятелей как слепую силу. Эти «краснозвездные «обновители жизни» способны только убивать.

С позиций христианской нравственности они не имеют никакого оправдания. Жертвы духовно выше их. Их страдания, боль их душ показаны Шмелевым как страдания всего русского народа, не отравленного идеологией.

В романе, состоящем из отдельных рассказов, лейтмотивом проходит образ мертвого солнца — трагического символа поруганной, умирающей под властью большевиков Родины.

С общегуманистических позиций изображена гражданская война в романе М. Булгакова «Белая гвардия», в романе А. Толстого «Сестры».

В романе «Белая гвардия» окружающему хаосу, непостоянству, разорению противопоставляется упорное стремление сохранить свой Дом с «кремовыми шторами», с изразцовой печкой, теплом семейного очага. Внешние приметы прошлого не имеют материальной ценности, это символы прежней устойчивой и нерушимой жизни.

Семья Турбиных — военных и интеллигентов — до конца готова защищать свой Дом; в широком плане — Город, Россию, Родину. Это люди чести и долга, настоящие патриоты. Булгаков показывает события 1918 г., когда Киев переходил из рук в руки, как события апокалиптические, трагические.

Библейское пророчество «и сделалась кровь» вспоминается, когда возникают картины диких зверств петлюровцев, сцены расправы «пана куренного» со своей беззащитной жертвой. В этом стоящем на краю пропасти мире единственное, что может удержать от падения, — любовь к Дому, России.

Булгаков изобразил своих героев-белогвардейцев с гуманистической позиции. Он сочувствует и сострадает честным и чистым людям, ввергнутым в хаос гражданской войны. С болью он показывает, что гибнут самые достойные, цвет нации.

И это в контексте всего романа расценивается как гибель всей России, прошлого, истории.

В противовес общегуманистическим и критическим по отношению к революции произведениям в 1920-е годы появляются произведения, воспевавшие революцию и считавшие гражданскую войну необходимым и неизбежным шагом советской власти. Эти произведения были разными по принципам изображения человека и истории, по своим стилевым особенностям. В одних из них создавался обобщенно-поэтический образ народа, объятого стихией революции. В них действовала революционная масса, «множества», «красная лава».

Таковы «Падение Даира» А. Ма — лышкина, «Партизанские повести» Вс. Иванова, «Голый год» Б. Пильняка.

В «Голом годе» Пильняк показывает революцию как стихию, развязывающую пещерное, низменное в человеке. Это бунт азиатского начала, разрушающий европейское. Дикий разгром, звериные инстинкты, цинизм сталкиваются с высокими идеалами «лучших людей» — большевиков.

Большевики у Пильняка не индивидуализированы, психологически не обрисованы. Он фиксирует только внешние приметы, в результате в литературу вошли «кожаные куртки», ставшие образом-символом большевиков.

Другие писатели, апологетически относившиеся к революции, стремились к психологическому постижению революционного народа. В «Железном потоке» А. Серафимович показал, как из разношерстной, необузданной, дикой толпы в процессе перехода рождается спаянный единой целью поток. Толпа выдвигает, выталкивает из себя вожака, который только жестокостью, силой воли, диктатом может сделать из нее единый — железный — поток.

И когда Кожух приводит этот «железный поток» к намеченной цели, тогда люди с удивлением вдруг замечают, что у Кожуха «голубые глаза».

В романах Д. Фурманова «Чапаев» и А. Фадеева «Разгром» каждый персонаж уже психологически очерчен. По словам Фадеева, он ставил задачу показать, что «в гражданской войне происходит отбор человеческого материала, все враждебное сметается революцией, все неспособное к настоящей революционной борьбе… отсеивается. …Эта переделка происходит успешно потому, что революцией руководят… коммунисты…» Задачи вполне определяются требованиями социалистического реализма. Идею переделки в ходе революции «человеческого материала» олицетворяет в романе Морозко, а идею отбора и «отсеивания» — Мечик. В однотипных жизненных ситуациях идет сравнение героев, выявление их нравственно-психологического потенциала.

Согласно соцреалистической трактовке, Морозко во многих ситуациях оказывается выше Мечика, т. е. «пролетарский гуманизм» выше общечеловеческих понятий. В финале Морозко совершает подвиг самопожертвования, спасая отряд, Мечик же уходит. Противопоставление героев носит в романе не психологический, а социальный характер.

Фадеев показал недостатки Морозки как поверхностные, обусловленные обстоятельствами жизни. Под влиянием участия в революции это должно исчезнуть.

Иначе рисуется Мечик. Интеллигентный юноша, романтически воспринявший революцию, но не принявший ее грязь, кровь, пошлость, однозначно отрицательно оценивается Фадеевым. Писатель показывает, что под благопристойной внешностью таится душа предателя и эгоиста.

Фадеев упростил идею «интеллигенция и революция», просто выбросив из нее интеллигента.

Достижением Фадеева было изображение коммуниста Левинсона — человека неказистого с виду, со слабостями, но сильного духом, разумно умеющего управлять собой и другими.

«Нераздельность и неслиянность с революцией» — такова позиция И. Бабеля в «Конармии». Увидев в революции не только силу и романтику, но и кровь и слезы, Бабель изобразил действительность трагически. Не отрицая революцию, Бабель показывает ее натуралистически, со всеми «будничными злодеяниями». Он видит в ней возвышенное и низкое, героическое и пошлое, доброе и жестокое. Писатель убежден, что революция — состояние экстремальное, а потому должна иметь конец как всякая сверхординарная ситуация.

Но поступки, которые дозволены в экстремальной ситуации, становятся обыденностью. Вот это-то и страшно, это и составляет трагизм «Конармии».

Революция и гражданская война изображались по-разному: как стихия, метель, вихрь , как конец культуры и истории , как начало нового мира . Писатели, принимавшие революцию, наполняли свои произведения героико-романтическим пафосом. Те же, кто видел в революции разнузданную стихию, изображали ее как апокалипсис, действительность представала в трагической тональности.