Революция в поэзии В. В. Маяковского

Сочинения по литературе: Революция в поэзии В. В. Маяковского

Едва ли среди подлинных художников слова мы найдем писателя или поэта, который бы так решительно и безоговорочно принял революцию, как Маяковский. Все представители русской творческой интеллигенции конца XIX — начала XX века так или иначе ожидали революцию и связывали с ней свои надежды. Но далеко не все понимали, насколько разрушительным будет вихрь, который сметет все старое и отжившее. Мало кто осознавал масштабы массового террора, который неизбежно сопутствует завоеваниям революции, — ведь в первую очередь от него пострадала интеллигенция, рассуждавшая о необходимости «очистительной жертвы» во имя свободы.

Маяковский никогда не обманывался, представляя себе грядущую мировую революцию, и с самого начала был готов заплатить любую цену за «светлое будущее». Он так ненавидел старый уклад жизни, что его творчество буквально пропитано этой ненавистью, желанием разрушить старое «до основания». Сломать, растоптать нужно было все, чтобы не оставалось никаких нитей, связывавших его со старым. Пафос разрушения был направлен в его поэзии на культуру и ее ценности, традиции, язык.

Маяковский безжалостно ломает все привычные представления о жизни, любви, красоте. Он борется с ходульным восприятием искусства, выступая как полноправный хозяин, который смело наводит порядок в своем мире, не заботясь ни о чьем мнении, никому не давая права голоса.

О, если б был я

Тусклый,

Как солнце!

Очень мне надо

Сиянием моим поить

Земли отощавшее лонце!

В своих стихах Маяковский уже совершил революцию, последовательно и вместе с тем страстно отрекаясь от «старого мира» во имя новизны, нарушая языковые нормы русского языка, изобретая новые слова.

С отвращением смотрит он на предреволюционную российскую действительность:

Мокрая, словно ее облизали,

Толпа.

Прокисший воздух плесенью веет.

Эй!

Россия,

Нельзя ли

Чего поновее?

«Издинамитить старое» — вот установка Маяковского в поэзии и в жизни. Но разрушительная сила этого динамита ему понадобится и при созидании новой жизни. Для него созидание — то же, что и разрушение, ибо в глазах поэта процесс строительства никак не мог быть «мирным», это всегда война — с косной материей, уснувшей природой, человеческой инерцией. Не случайно его стихи изобилуют словами, заимствованными из военной лексики: «борьба», «армия», «таран», «оружие». Слишком жесток у поэта его новый мир! В нем правят бездушные машины, дым фабрик заменяет там «дым кадильный»; копоть автомобилей желаннее, чем зеленые листья, «чернила нефти» нужнее журчащих ручьев. Где уж тут пробиться солнечному лучу! Для строительства такого города будущего нужно обуздать природную стихию, поработить ее. Пусть в нем трудятся миллионы машин, а если для этого потребуются человеческие жизни, то их не жалко отдать: «Ваше слово, товарищ маузер!»; «Мы смерть зовем рожденья во имя. Во имя бега, паренья реянья!» Слово «строить» в поэзии Маяковского становится синонимом слов «рушить», «громить», «ломать».

Маяковский ненавидит и презирает бездействие, пассивность. «Рваться в завтра, вперед!» — вот его лозунг. Революция олицетворяет для поэта движение, активность:

Наш бог бег,

Сердце наш барабан.

«Запутавшемуся миру на выручку» нужно мчаться, «обгоняя погони пуль», главное — не задерживаться, не оглядываться, не останавливаться ни перед чем…

Маяковский, как и все атеисты, жаждал искоренить внешнее зло внешними же средствами. Он думал, что революцию можно осуществить чисто механически, главное — это запустить на всю катушку ее чудовищную Машину. Задача казалась ему простой: есть враг, носитель зла — буржуй, есть цель — уничтожить врага, есть средства — пули и штыки.

Но революция отгремела, старый мир был разрушен, а в

Обществе вновь воцарились все те же продажность, взяточничество, бюрократизм. Оказалось, что революция, какой бы разрушительной она не была, не способна убить зло, которое живет не во внешней действительности, но внутри, в сердце человека. Маяковский не вынес разочарования и ушел из жизни. Последней жертвой разрушительного пафоса, который он воспевал в своих стихах, стал он сам.