Рожденный революцией «новый» человек в творчестве А. Блока и И. Бабеля

К теме большевистской революции и тех невообразимых общественных, политических и экономических потрясений, которые пережил русский народ, мы будем возвращаться снова и снова. Этот интерес продиктован стремлением демифологизировать события тысяча девятисот семнадцатого-1922 годов и восстановить подлинный ход событий, чтобы обезопасить себя и следующие поколения россиян от возможного повторения чего-нибудь подобного.

Стоит представить себе на минуту, что Ленин и его партия получили от германского правительства не 40 миллионов золотых марок на революцию в России, а такие средства и возможности, какие имеются у нашей страны в настоящее время. Я имею в виду, прежде всего, межконтинентальные баллистические ракеты и атомные боеголовки.

Несмотря на то, что с тех пор прошло более 85 лет, по телу невольно пробегает дрожь. С такой безоглядной решимостью, в состоянии такой слепой ярости человеку одинаково ничего не стоит нажать на курок ружья или на кнопку пуска баллистической ракеты с ядерной боеголовкой. Не требуется чересчур богатого воображения, чтобы понять, насколько хрупок и беззащитен сегодня весь человеческий мир.

Как человек мог потерять человеческое в себе? Почему он стал таким — с безоглядной решимостью упоенно уничтожающим самого себя?

В рассказе И. Бабеля «Смерть Долгушова» тяжело раненый телефонист Долгушов просит товарища по фамилии Лютов, от имени которого ведется рассказ: «Патрон на меня надо стратить». Далее мы узнаем причину такой просьбы: «Он сидел, прислонившись к дереву. Сапоги его торчали врозь.

Не спуская с меня глаз, он бережно отвернул рубаху. Живот у него был вырван, кишки ползли на колени, и удары сердца были видны». Свою просьбу телефонист мотивирует тем, что «наскочит шляхта — насмешку сделает».

Несмотря на все уговоры, Лютов категорично отказывается выполнить просьбу. В это время к ним на лошади подскакал взводный Афонька Вида. Автор опускает разговор, который состоялся у него с телефонистом: «Они говорили коротко…

Долгушов протянул взводному свою книжку. Афонька спрятал ее в сапог и выстрелил Долгушову в рот…».

И. Бабель показывает ситуацию, в которой два человека по — разному себя ведут. Понимая, что застрелить Долгушова — значит проявить милосердие по отношению к нему, избавить от неимоверных страданий, один отказывается от такого поступка, второй, наоборот, без лишних слов выполняет последнюю просьбу раненого товарища.

В русской литературе XIX века в герое, преступившем заповедь «не убий!», происходила мгновенная перемена. Достаточно вспомнить Раскольникова, который упал на кровать и больше ничего не мог. Мало того что он сам себя ощущал преступником, так ему еще казалось, что все окружающие смотрят на него именно как на преступника.

На весь его облик ложилась Каинова печать. Эту особенность отмечает и А. Блок:

И опять идут двенадцать, За плечами — ружьеца. Лишь у бедного убийцыНе видать совсем лица…

А вот после того, как Афонька Вида выстрелил Долгушову в рот, в мире ничего не произошло и ничего не изменилось. Он выстрелил так же легко и просто, как спрятал за голенище сапога его книжку. И когда Лютов признался ему, что не смог выполнить просьбу телефониста, Афоня процедил: «Уйди, убью!

Жалеете вы, очкастые, нашего брата, как кошка мышку…».

Он взвел курок, и Лютов спиной ощутил холод и смерть. Он прекрасно понимал, что Афонька может спокойно выстрелить ему в спину и признавал его правоту своим непротивлением. Потому что в отличие от Лютова, Афонька был новым человеком.

Герои поэмы А. Блока «Двенадцать» — это те же новые люди. Двенадцать висельников, убийц, уголовников с ружьями наперевес идут по замершему от ужаса городу, обещая ему и всему миру «мировой пожар в крови». Они заставляют этот «мировой пожар» служить своим низменным инстинктам и шкурным целям. Так между ними возникает братство на крови:

Стой, стой! Андрюха, помогай! Петруха, сзаду забегай!..

О том же говорит И. Бабель в рассказе «Мой первый гусь». Лютов с самого начала был предупрежден о том, на каких условиях он, очкарик-интеллигент, может быть принят бойцами: «Канитель тут у нас с очками, и унять нельзя. Человек высшего отличия — из него здесь душа вон.

А испорть вы даму, самую чистельную даму, тогда вам от бойцов ласка».

И все же Лютов — бывший кандидат права Петербургского университета — решил воспользоваться самым ничтожным шансом стать полноправным членом этого боевого братства. Он совершает поступок, который заставляет бойцов отряда по-иному посмотреть на него. В одной из сцен он убивает гуся, который «безмятежно чистил перья» во дворе, и ковыряется в нем саблей.

Видя это, один из казаков говорит: «Парень нам подходящий».

Лихим убийством несчастной птицы Лютов как бы говорит: «Мы с вами одной крови, вы и я!». Но это был обман и самообман, потому что когда вместе с бойцами он спал на сеновале, то сердце его, «обагренное убийством, скрипело и текло». И позже, когда он не смог пристрелить Долгушова, этот обман открылся.

Выяснилось, что он с ними не одной крови. Герою остается только надеяться, что когда-нибудь он все-таки станет таким же, как они: «Я изнемог и, согбенный под могильной короной, пошел вперед, вымаливая у судьбы простейшее из умений — уменье убить человека…».

Так размышляет герой в рассказе И. Бабеля «После боя». Братья по крови ради великой и светлой идеи устанавливали братство на крови. Но правы оказались не они, а Ф. Достоевский: нельзя построить всеобщее счастье «на неоправданной крови» даже «маленького замученного».