Русская литература в 1828 году

1828 год. Апрель. Россия объявила войну Турции. Пушкин и Вяземский просят отправить их в действующую армию.

Но в ближайшем окружении императора сомневаются, что поэты хотят послужить, как «верные подданные». «Они не имеют другой цели, — писал Бенкендорфу великий князь Константин Павлович, — как найти новое поприще для распространения своих безнравственных принципов, которые доставили бы им в скором времени множество последователей среди молодых офицеров».

И Бенкендорф отвечает князю Вяземскому великолепным канцелярским оборотом. Государь император «не может определить Вас в действующую против турок армию по той причине, что отнюдь все места в оной заняты». Отказ второму добровольцу император облек в довольно странную форму — апологетическую внешне, но с заметной подковыркой.

Он-де не хочет подвергать опасности Пушкина — «царя скудного царства родной поэзии».

Но так ли уж скудна была наша поэзия, наша литература 180 лет назад?!

Зима. Крестьянин торжествует не только на просторах России, но уже и в литературе: пятая глава «Онегина», где об этом написано, выходит отдельным изданием в самом начале февраля 1828 года . А Пушкин вовсю работает над седьмой главой.

Также в феврале он успевает не только подавать реплики в Газетно-журнальных драках Между Михаилом Петровичем Погодиным и Булгариным, но и совершенно в хлестаковском духе флиртовать в письмах с дочерью Кутузова Елизаветой Михайловной Хитрово, сорокачетырехлетней вдовой, хозяйкой знаменитого салона, боготворившей ветреного поэта; опять-таки в феврале в письме к своему близкому приятелю Сергею Соболевскому он сообщает о любовной победе над славной Анной Петровной Керн.

И Россия также одерживает победу. Завершив войну с Персией, заключает 10 февраля в Туркманчае мирный трактат, получив по нему ханства Эриванское и Нахичеванское. Документ готовил и окончательно отредактировал опытный дипломат, никто иной как Грибоедов Александр Сергеевич. 14 марта Грибоедову в Петербурге была устроена торжественная встреча. Он стал полномочным министром-резидентом России в Персии.

Впрочем, его слава драматурга, автора «Горя от ума» уже затмевала дипломатические успехи.

Не на фоне ли этих военных одолений и новых баталий, а не только «в сердечном умиленье» Пушкин написал вполне двусмысленные стансы «Друзьям» ?! Проницательный Николай Павлович, прочитав, наложил резолюцию для А. Х. Бенкендорфа: «Это можно распространять, но нельзя печатать». К всему, заглавие стансов было таким же, как у вольного стихотворения Пушкина кишиневского периода, воспевавшего вместительную «чашу» — походный стакан, осушение которого вызвало у него «сердечную думу».

Вот и ведомство Бенкендорфа, III отделение Е. И. В. канцелярии, политическую полицию одолевают тайные агенты: «Пушкин! известный уже сочинитель! Который, невзирая на благосклонность Государя! Много уже выпустил своих сочинений! Как стихами, так и прозой!!

Колких для правительствующих даже, и к Государю!» . В сознании фискалов русская литература не только не бедна, но уже и опасна!

Тот же Вяземский, поэт именитый, попросту мастер… Может быть, Константина Павловича раздражили строки его новогоднего стихотворения «1828 год»?

Где есть поветрие на чтенье, В чести там грамота, перо; Где грамота — там просвещенье; Где просвещенье — там добро.

Или сатирические Сочинения князя?! В начале 1828 года Вяземский пишет свой ныне знаменитый цикл «Зимние карикатуры» и, главное, стихотворение «Русский бог», которое тут же начинает ходить в списках.

К глупым полн он благодати, К умным беспощадно строг, Бог всего, что есть некстати, Вот он, вот он, русский бог.

Все непросто… В русской дипломатической миссии в Мюнхене служит Тютчев Федор Иванович. Вдали от родины, с известным вольнодумцем, поэтом Генрихом Гейне, называющим Тютчева лучшим из своих мюнхенских друзей. Как же: Тютчев тоже стихи пишет.

Едва 14 апреля объявили манифест о войне с Турцией, принялся за стихотворение «Олегов щит»: луна «над воротами Стамбула // Олегов озарила щит». Но политические сюжеты развиваются медленно, и пока, между делом, Тютчев предъявляет миру два шедевра — «Весеннюю грозу» и «Летний вечер»:

И сладкий трепет, как струя, По жилам пробежал природы…

Вот и писал бы о природе, брал пример с Василия Андреевича Жуковского! И с благонамеренностью у него вроде в пределах нормы… К тому же воспитатель наследника, будущего императора Александра II. В 1828 году Жуковский переводит балладу Шиллера «Das Siegesfest» — и получается новый шедевр: «Торжество победителей».

А Николай Гнедич! Готовит отдельное издание своего перевода «Илиады» .

В прибалтийском Дерпте в тамошнем университете продолжает неспешное учение ровесник Тютчева Николай Языков. Он все студент, но уже известный поэт. Его стихи печатают многие издания, он знаком с Жуковским, с Пушкиным…

А друг Пушкина Евгений Боратынский! «Не унывай, Саша, что не поехал на войну, давай-ка времени не терять — издадим в одной книжке твоего «Графа Нулина» и мою новую поэму «Бал»!» К концу года «Две повести в стихах» вышли.

Продолжил Пушкин и работу над начатой в апреле «Полтавой». И тоже к концу года завершил поэму. А в ней все: и война, и любовь, и «тиха украинская ночь», и луна «над Белой Церковью сияет»…

От Белой Церкви не так далеко до Нежина, где в июне в Нежинской гимназии высших наук держит публичные выпускные экзамены Николай Гоголь-Яновский. Из Нежина Гоголь отправляется на Полтавщину, в родную Васильевку, размышляет о своем жизненном поприще, передает в вечное владение матери принадлежащую ему часть имения, продолжает составлять сборник выписок «Из книги: Лествица, возводящая на небо», а в середине декабря отправляется в Петербург. Остается лишь восемь лет до посещения постановки «Ревизора» Николаем I и его знаменитой реплики после спектакля («Ну, пьеска!

Всем досталось, а мне — более всех!»)…

Гоголь свое образование завершил, а четырнадцатилетний Миша Лермонтов Начал. Написав летом в Чембаре свою первую поэму «Черкесы», с сентября он стал полупансионером Московского университетского благородного пансиона.

А где-то рядом, в Москве, страдает в коммерческом училище, мечтая об университете, Ваня Гончаров. Присматривается к зданию на Моховой и Саша Герцен. Незадолго до этого они с другом, Колей Огаревым, забравшись на Воробьевы горы и «вдруг обнявшись», присягнули, в виду всей Москвы, пожертвовать жизнью на избранную ими борьбу…

Подрастает в Москве, на Новой Божедомке Федя Достоевский, сын лекаря Мариинской больницы для бедных Московского воспитательного дома. Живет семья во флигеле при больнице, рядом с ежечасными страданиями и болью… А в Петербурге еще один мальчик, «товарищ для игр» цесаревича Александра, Алеша Толстой, маленький граф, вспоминает прошлогоднее путешествие в Германию, в Веймар и встречу там с великим Гете.

Также к 1828 году относил свои первые воспоминания Михаил Евграфович Салтыков . «Помню, что меня секут, кто именно не помню, но секут как следует, розгою, а немка-гувернантка старших братьев и сестер заступается за меня, закрывает ладонью от ударов и говорит, что я слишком еще мал для этого». Так и складывалось миросозерцание этого гения не только русской, но мировой философской сатиры…

Разумеется, его императорское величество пока что не знал ничего о писательской стезе Лермонтова и Гончарова, Алексея Толстого и Салтыкова, о деятельности Герцена и Белинского… Но будучи человеком очень чутким, он, разумеется, лукавил, отказывая Пушкину. К 1828 году русская литература вышла из состояния скудости и первоначальных подражаний не только усилиями «солнца нашей поэзии». Однако Николай уже хорошо знал: власти всегда непросто с развитой словесностью. Может быть, поэтому в пятерку казненных путчистов-декабристов попал Кондратий Рылеев, стихоплет средней руки, больше болтун, но уравненный в каре с убийцей Каховским.

В 1828 же году рядовой Александр Полежаев, тянувший армейскую лямку за поэму «Сашка», по новым обвинениям был закован в кандалы и отправлен в каземат. Да и во взрослых судьбах большинства писателей, названных выше, Николай Павлович, как все помнят, принял отнюдь не благое участие…

12 июля 1828 года в семье саратовского священника Гавриила Ивановича Чернышевского родился сын Николай, через четверть века отнесший время своего раннего детства к периоду торжества пушкинского гения. В эти годы Пушкин «ввел в русскую литературу поэзию как прекрасную художественную форму», и, «узнав поэзию как форму, русское общество могло уже идти далее и искать в этой форме содержания». Затем, по Чернышевскому, началась эпоха Лермонтова и Гоголя.

Конечно, это тоже схема, пусть и распространенная, пусть и правдоподобная. Захотелось не обращать на нее внимания, а просто вспомнить живые подробности вечной литературной жизни. Названными событиями 1828 год не исчерпывается, и мы к ним еще вернемся в начале сентября.

9 сентября 1828 года в усадьбе Ясная Поляна родился Лев Толстой.