Русская поэзия серебряного века

Октябрьскую революцию Цветаева не поняла и не приняла. Лишь много позднее, уже в эмиграции, смогла она написать слова, прозвучавшие как горькое осуждение самой же себя: «Признай, минуй, отвергни Революцию — все равно она уже в тебе — и извечно… Ни одного крупного русского поэта современности, у которого после Революции не дрогнул и не вырос голос,- нет». Цветаева не была монархисткой, но опасалась за судьбу России, опасалась перемен. Николай 2 отрекся от престола 1 марта 1917 года, на следующий день Марина написала:

Над церковкой голубые облака, Крик вороний… И проходят — цвета пепла и песка — Революционные войска. Ох ты барская, ты царская моя тоска! Нету лиц у них и нет имен,- Песен нету! Заблудился ты, кремлевский звон, В этом ветреном лесу знамен. Помолись, Москва, ложись, Москва, на вечный сон. Цветаева жалеет и павшего царя и его семью и призывает: Грех отцовский не карай на сыне. Сохрани, крестьянская Россия, Царскосельского ягненка-Алексия!

Осенью Цветаева одна едет к Волошину в Коктебель, чтобы побыть с сестрой, у которой умерли первый и второй мужья и младший сын Алеша. Там она оказалась свидетельницей того, как революционные солдаты громили город и винные склады.

Ночь.- Норд-ост.- Рев солдат.- Рев волн. Разгромили винный склад. — Вдоль стен По канавам — драгоценный поток, И кровавая в нем пляшет луна. Ошалелые столбы тополей. Ошалелое — в ночи — пенье птиц. Царский памятник вчерашний — пуст, И над памятником царским — ночь. Гавань пьет, казармы пьют. Мир — наш! Наше в княжеских подвалах вино! Целый город, топоча как бык, К мутной луже припадая — пьет. В винном облаке — луна. — Кто здесь? Будь товарищем, красотка: пей! А по городу — веселый слух: Где-то двое потонули в вине.

Услышав об Октябрьском перевороте, она выехала обратно в Москву, тревожась за детей и мужа. Цветаева узнает, что полк, в котором служил ее муж, защищает Кремль, и убитые исчисляются тысячами. Она думает о том, что может не застать мужа в живых и пишет письмо к нему — живому или мертвому.

Все обошлось, Цветаева встретилась с мужем в Москве, откуда он, впрочем, скоро уехал — сначала в Коктебель, а потом на Дон в Добровольческую армию. Цветаева тоже собиралась пережить страшное послереволюционное время в Коктебеле у Волошиных, но выехать туда уже было невозможно. Она осталась в Москве одна с двумя детьми, ничего не зная о муже. В их квартиру вселили чужих людей, оставив Цветаевой с девочками и няней всего три комнаты. До сих пор она не сталкивалась с житейскими трудностями, была прислуга, кухарки, няни. Теперь же все это отошло в прошлое, пропали деньги, оставленные матерью, не хватало еды, дров, одежды. Жили мать с дочерьми в Москве очень бедно. Осенью 1918 года Марина Цветаева устроилась на работу в Наркомнац (народный комитет по делам национальностей), в этом ей помог ее квартирант. В своих воспоминаниях Цветаева приводит диалог между ней и жильцом: » — Марина Ивановна, хотите службу? — Это мой квартирант влетел, Икс, коммунист, кротчайший и жарчайший.

В этом коротком диалоге видна и ситуация в Москве того периода, и конфликт между мировоззрением обывателя и поэта. Обо всех бытовых подробностях повествуют записки Цветаевой «Чердачное», составленные из дневников того времени. «Чердачное» — потому что жили Цветаева с дочерьми в чердачной комнате большого дома, который прежде принадлежал им целиком.

Чердачный дворец мой, дворцовый чердак! Взойдите. Гора рукописных бумаг… Так. — Руку! — Держите направо, Здесь лужа от крыши дырявой. Теперь полюбуйтесь, воссев на сундук, Какую мне Фландрию мне вывел паук. Не слушайте толков досужих, Что женщина — может без кружев! Ну-с, перечень наших чердачных чудес: Здесь наш посещают и ангел и бес, И тот, кто обоих превыше. Недолго ведь с неба — на крышу! Вам дети мои — два чердачных царька, С веселою музой моею пока Вам призрачный ужин согрею, — Покажут мою эмпирею. — А что с Вами будет, как выйдут дрова? — Дрова? Но на то у поэта — слова Всегда — огневые — в запасе! Нам нынешний год не опасен… От века поэтовы корки черствы, И дела нам нету до красной Москвы! Глядите: от края — до края — Вот наша Москва — голубая! А если уж слишком поэта доймет Московский, чумной, девятнадцатый год, — Что ж, — мы проживем и без хлеба! Недолго ведь с крыши — на небо.

В творчестве того времени ожидаешь увидеть ту тяжесть жизни, быта, которая сопутствовала поэту в нелегкие послереволюционные годы. Однако за редким исключением там совершенно противоположное — в это время Цветаева увлекается театром, создает шесть романтических пьес (еще три не завершены). А еще циклы «Любви старинные туманы», «Комедьянт», «Дон-Жуан», «Кармен». Все это было попыткой ухода от реальности в прошлое — восемнадцатый век, галантный, легкий, изящный. Главная движущая сила всех ее пьес — любовь, почти всегда завершающаяся разлукой. Цветаева как будто не видит ужасной ситуации в стране.