В повести приплывшие на Сечь с «бедою» в изорванных свитках казаки рассказывают о бесчинствах шляхты и ксендзов на украинской земле. На вопрос о гетмане и полковниках они отвечают: «Наделали полковники таких дел, что не приведи бог и нам никому». «Как?» — в недоумении спрашивают сечевики. «А так, что уж теперь гетьман, зажаренный в медном быке, лежит в Варшаве, а полковничьи руки и головы развозят по ярмаркам напоказ всему народу».
В этом диалоге речь, по-видимому, идет о казни Северина Наливайко — вождя широкого крестьянско-казачьего восстания, направленного против закабаления крестьян и принудительной экспансии польских феодалов и католической церкви. Имя Наливайко, выданного изменнической частью казачьей старшины после поражения под Дубно, подвергнутого пыткам и казненного на варшавской площади, стало символом и призывом к активному протесту против закрепощения и национального угнетения. В отрывке из поэмы «Наливайко» («Исповедь Наливайки») Рылеев устами героя выражал настроения всего декабристского круга: «Известно мне: погибель ждет, Того, кто первый восстает На угнетателей народа,- Судьба меня уж обрекла, Но где, скажи, когда была, Без жертв искуплена свобода?» Не прошел мимо этого образа и Гоголь, опираясь па сцену казни Наливайко в «Истории русов», выдержанную в духе народных преданий.
Легендарные версии говорили о том, что палачи казнили Северина Наливайко, издевательски надев на его голову раскаленный железный венок и посадив на такого же коня; По другому варианту герой вместе со своими полковниками был сожжен в медном раскаленном быке. Последняя версия была воспринята автором «Истории русов»: «Посадили живых в медного быка и жгли быка того малымъ огнем несколько часов, пока вопль и стоны страдальцев был слышенъ, а наконец тела замученных в томъ быку сожжены в пепелъ». Очевидно, именно из этого источника легенда о смерти «гетмана» перешла на страницы гоголевской эпопеи.
Народные предания о казни Наливайко, нашедшие отражение в «Истории русов», расходились с действительными фактами, но, впрочем, не противоречили общему духу жестоких расправ польских феодалов с повстанцами.
В уста Тараса Бульбы Гоголь вкладывает суровые предостережения гетману Острянице и его полковникам, пошедшим на временное соглашение с коронным гетманом Николаем Потоцким: «Думаете, купили спокойствие и мир; думаете, пановать станете? Будете пановать другим пано-ваньем: сдерут с твоей головы, гетьман, кожу, набьют ее гречаной половою, и долго будут видеть ее по всем ярмаркам! Не удержите и вы, панта, голов своих! Пропадете в сырых погребах, замурованные в каменные стены, если вас, как баранов, не сварят всех живыми в котлах!». В этом грозном предвестии также отразились выдержанные в духе народных преданий рассказы о казни «мятежных» гетманов — Косинского и Павлюка.
Прерывая дальнейшее описание неожиданным возгласом Остапа, обращенным к отцу, и ответом Тараса Бульбы, писатель достигает вершины эмоционального воздействия *.
Нельзя пройти мимо и того эпизода «Истории русов», в котором описаны осада казаками польского города, муки жажды и голода, испытываемые осажденными жителями, немые фигуры изнуренных голодом возле старинного замка. Известную параллель к этому можно обнаружить в повести «Тарас Бульба», когда Андрий пробирается в осажденный город. В вальтер-скоттовском духе изображена здесь старинная площадь, городской магистрат, дом воевода, «строенный каким-нибудь архитектором итальянским». Внизу «у ног лестницы сидели по одному часовому, картинно и симметрически держались одной рукой за стоявшие около них алебарды, а другою подпирали наклоненные свои головы, и, казалось, таким образом более походили на изваяния, чем на живые существа. Они не спали и не дремали, но, казалось, были нечувствительны ко всему».