“Санкт-Петербургский Меркурий” Крылова и Клушина

С начала 1793 г. Крылов и Клушин начали издавать новый журнал – “Санкт-петербургский Меркурий”, который был в значительной мере продолжением “Зрителя”. Он выходил ровно год, помесячно. Редакторами были Крылов и Клушин. Они подписали и “Предисловие” к журналу. Состав сотрудников “Меркурия” несколько изменился по сравнению с “Зрителем”. Вовсе не работал в новом журнале Плавильщиков; зато появились другие сотрудники: Карабанов, Горчаков, Мартынов, Николев.

Этот подбор людей характерен: Крылов и Клушин были принуждены сдавать свои позиции; новые сотрудники – Горчаков, Николев – либералы, но в основном дворянского толка, Карабанов – дворянский салонный поэт, в достаточной мере низкопоклонный.

“Санктпетербургский Меркурий” значительно более сдержан в вопросах социальных и политических, чем “Зритель”. Это уже не боевой орган нападающей группы. Нельзя не видеть в этом результат воздействия “свыше”. Крылову и Клушину достаточно ясно дали понять, что можно и чего нельзя, и они принуждены были уступить. Шел девяносто третий год, год революционной диктатуры во Франции.

Между тем уступки редакторов “Меркурия” не выражали их подлинного отношения к действительности. Несмотря на то, что Крылов и Клушин, издавая “Меркурий”, проявили больше “благоразумия” и готовности смириться перед властью, чем в “Зрителе”, правительство не могло не видеть в них опасных литераторов. Их надо было обезвредить без шума и “мягко”, так как не было поводов для открытого преследования, и в то же время Екатерина боялась открытых скандалов. Но терпеть рядом с собой литературный орган буржуазно-демократической ориентации в то самое время, как на Западе, в Париже, революция отрубила голову французскому королю, она не могла; она ведь была убеждена, что революцию сделали французские писатели – Вольтеры, Руссо, Гельвеции и Рейнали. Рейналя признал своим вдохновителем и Радищев во время следствия по делу о “Путешествии”. “Аббереналь”, как писала Екатерина, был в ее глазах одним. из главных “поджигателей”. И вот именно этого самого Рейналя через три года после радищевского процесса осмелились переводить и печатать Крылов и Клушин. В июльской книжке их журнала помещена статья “Об открытии Америки” из “Esprit de Raynal” (перевод С. Т. Ляпидевского).

Так или иначе, но летом обнаружилась невозможность дальше издавать “Меркурий” в типографии Крылова и Клушина, издавать его без ближайшего контроля власти. Кроме того, видимо, типография не оправдывала себя и как коммерческое предприятие.

Во всяком случае, Крылов и Клушин были вынуждены отказаться от своей типографии. Они отдали Дашковой для напечатания в ее сборниках “Российский Феатр” свои пьесы (семь пьес: комедии, оперы и трагедии) и за это получили по полному комплекту “Феатра” и разрешение перевести издание “Меркурия” в типографию и “на щет” Академии наук, “но с подписанным от управы цензурным дозволением”.

С августа журнал стал издаваться в Академии наук. Одновременно в нем стал играть большую роль И. И. Мартынов, человек более благонадежного склада,’чем прежние издатели журнала. Правительство наложило свою руку на журнал. В августовской книжке еще была напечатана рецензия на “Вадима” Княжнина, хоть и обставленная оговорками и порицаниями, но все же невраждебная; но в сентябре журнал стал совсем беззуб; “благонамеренность” восторжествовала в нем. Последний, декабрьский, номер журнала заканчивается заметкой, подписанной “А. Клушин, И. Крылов”; они писали: “Год Меркурия кончился – и за отлучкой издателей продолжаться не будет…” и т. д. Типография “Крылова с товарыщи” перешла в другие руки.

Неблагонадежная журнально-литературная деятельность двух разночинцев была прекращена, и они сами были укрощены. Клушин должен был ехать за границу на казенный счет, видимо, учиться. Болотов пишет, что Крылов должен был ехать с ним, но “они остались и не поехали по причине, что промотали денежки взятые”. И. И. Мартынов, однако, сообщает, что за границу должен был ехать только Клушин, получивший деньги на пять лет вперед, всего 1500 рублей. Клушин доехал до Ревеля, женился и потом поселился в Орле у своего брата, также человека бедного. Здесь Клушин продолжал писать, изучал немецкий язык, но в литературе в течение нескольких лет не появлялся. Крылов уехал из Петербурга к “какому-то помещику в деревню”, – как пишет Мартынов, – и исчез. Он и Клушин были изъяты из литературы правительством Екатерины. В 1793 г. закончился первый период литературной деятельности Крылова.

Между тем, именно в “Санктпетербургском Меркурии” развернулось дарование Крылова как поэта. Он поместил в этом журнале несколько своих стихотворных посланий, за которыми последовали лирические стихотворения, написанные в ближайшие за 1793-м годы, но изданные в большинстве лишь после смерти Крылова. Поэтические искания Крылова этого времени весьма интересны и значительны. Так, например, для его поэтической работы в “Санктпетербургском Меркурии” характерно послание “К другу моему А. И. К.” (т. е. Клушину). Это стихотворение Крылова примечательно как одно из самых ранних дружеских посланий в русской поэзии. Этот литературный жанр приобрел впоследствии, в начале XIX в., особое развитие в творчестве поэтов-карамзинистов – Жуковского, Батюшкова, молодого Пушкина. После Крылова, в 1794 г. два дружеских послания написал Карамзин (“К Дмитриеву” и “К А. Плещееву”). В стихотворении Крылова намечены уже почти все основные признаки “свободного” жанра дружеского послания. Правда, оно построено еще почти целиком вокруг одной темы любви, но в эту тему характерным образом вплетаются и общие размышления морального и философского характера, и сатирические бытовые мотивы. Самый состав и тех и других типичен. Так, например, тему недоверия к философским школам, – и самый каталог имен философов, – мы встретим и у Крылова, и у других поэтов.