Сцена присяги Пугачеву в Белогорской крепости

Дошла очередь и до Гринева. Пугачев не успел задать ему вопроса, будет ли он присягать «своему государю», как Швабрин, подойдя к Пугачеву, «сказал ему на ухо несколько слов». Пугачев, не взглянув на Гринева, приказал: «Вешать его!» Гриневу уже накинули на шею петлю, как вмешался в ход событий Савельич. Пугачев, узнав его, а через него и Гринева, отменил свой приказ. Гринев же не догадался, что вожатый и самозванец — одно и то же лицо.

Тут-то и возникла напряженная ситуация. Пугачев осуществлял справедливый суд: кто присягал ему — того миловал, кто отказывался — казнил, как врага. Что было делать с Гриневым? Пугачев помнил о заячьем тулупчике, подарке Гринева. Но нельзя было нарушать принятый им обряд присяги. Гринев записывает о происходившем так: «Меня снова привели к самозванцу и поставили перед ним на колени. Пугачев протянул мне жилистую свою руку. «Целуй руку, целуй руку!» — говорили около меня. Но я предпочел бы самую лютую казнь такому подлому унижению. «Батюшка Петр Аидреич! — шептал Савельич, стоя за мною и толкая меня.- Не упрямься! что тебе стоит? плюнь да поцелуй у ЗЛОД… (тьфу!) поцелуй у него ручку». Я не шевелился. Пугачев опустил руку, сказав с усмешкою: «Его благородие, знать, одурел от радости. Подымите его!» — Меня подняли и оставили на свободе».

Перед нами протокол происшествия, правда, изложенный субъективно.- Гринев сосредоточен на своих чувствах, испытанных в роковую минуту жизни. Но созданная Пушкиным ситуация бесконечно богаче протокола: она построена на испытании не только Гринева, но и Пугачева. Самозванец, желая миловать «знакомца», отступает от своего долга. Действуя по справедливости, он обязан казнить отказавшегося от присяги офицера, как: только что казнил Миронова, Преодоление конфликтной ситуации рисует нам духовно богатую личность Пугачева. Он проявляет мудрость и доброту, нам открывается редкая деликатность души простого казака, драгоценное нравственное качество — такт, когда, понимая, что Гринев не поцелует руку, Пугачев произносит с усмешкой иронические слова о том, что его благородие «одурел от радости.».,. Пугачев умно и тонко вышел из создавшейся ситуации, он не уронил достоинства своего сана государя, он, мужик, проявил чуткость к переживаниям Гринева, нашел благородный выход, помиловав человека, сделавшего ему добро. Драматическая ситуация, созданная Пушкиным, оказалась, как всегда, глубоко содержательной; как бы минуя рассказчика, были показаны высокие нравственные качества личности самозванца.

Именно через эти ситуации оказывается непосредственное, прямое воздействие на читателя. В этой связи укажу на пример восприятия этих сцен Мариной Цветаевой. Известно, что она решительнее многих отрицает авторство Гринева и более других упрекает Гринева в недалекости. Цветаева вспоминает только что приведенный нами эпизод, когда Гринев, отказавшийся присягать самозванцу, не узнает в нем вожатого. Не узнает после того, как первая встреча произвела на него огромное впечатление (даже во сне приснился!). При этом более всего Гринева поразили «сверкающие», «живые большие глаза» Пугачева. И все же, встретившись вторично с Пугачевым, Гринев не узнает его.

Цветаева: с волнением пишет: «…я в Пугачеве на крыльце комендантского дома с первого чтения Вожатого — узнала. Как мог не узнать его Гринев? И если действительно не узнал, как мне было не отнестись к нему с высокомерием? Как можно было — после того сна — те черные веселые глаза — забыть?»

Упреки эти парадоксально вскрывают позицию Пушкина. Отказываясь понять характер взаимоотношений двух авторов, Цветаева с «высокомерием» относится к Гриневу. Но в том и состоял замысел Пушкина, чтобы противопоставить искреннее признание Гринева (да, не узнал вожатого, своего спасителя!) читательской памяти. Ситуация, созданная Пушкиным, так содержательна, так поэтически выразительна, что читатель — и современный Пушкину, и будущий (в том числе и Марина Цветаева!) — не мог не узнать в самозванце вожатого, а, узнав, не упрекнуть Гринева в забывчивости. Забывчивость Гринева усиливала воздействие «черных веселых глаз» Пугачева, обостряла восприятие образа народного государя. Так наглядно проявляется прямой контакт действительного автора — Пушкина — с читателем. Читатель чувствовал себя выше Гринева — и это оправданно, ибо он оказывался единомышленником Пушкина, а не Гринева, ему открывались истины, неведомые Гриневу, но воодушевлявшие Пушкина. Он постигал правду Пушкина, его поэтическую веру в будущее. Эту гипнотическую силу воздействия поэтической концепции Пушкина отлично поняла Цветаева, была заворожена ею. Именно потому она и говорит о создании Пушкиным «чары Пугачева».