«СКАЗ О ТУЛЬСКОМ КОСОМ ЛЕВШЕ…» КАК НАРОДНЫЙ ЭПОС

Первую публикацию «Левши» в № 49, 50 и 51 журнала «Русь» за 1881 год и первое отдельное издание произведения, вышедшее в 1882 году, Лесков снабдил подзаголовком «Цеховая легенда» и, кроме того, сопроводил следующим предисловием: «Я не могу сказать, где именно родилась первая заводка баснословия о стальной блохе, то есть завелась ли она в Туле, на Ижме или в Сестрорецке, но, очевидно, она пошла из одного из этих мест. Во всяком случае, сказ о стальной блохе есть специально оружейничья легенда, и она выражает собою гордость русских мастеров ружейного дела. В ней изображается борьба наших мастеров с английскими мастерами, из которой наши вышли победоносно и англичан совершенно посрамили и унизили.

Здесь же выясняется некоторая секретная причина военных неудач в Крыму. Я записал эту легенду в Сестрорецке по тамошнему сказу от старого оружейника, тульского выходца, переселившегося на Сестру-реку еще в царствование императора Александра I. Рассказчик два года тому назад был еще в добрых силах и в свежей памяти; он охотно вспоминал старину, очень чествовал государя Николая Павловича, жил по «старой вере», читал божественные книги и разводил канареек. Люди к нему относились с почтением»

Политичного Александра сменяет на престоле патриотический Николай, который, подобно Платову, «в своих русских людях был очень уверенный и никакому иностранцу уступать не любил» . Именно это обстоятельство и становится завязкой всей сюжетной линии, связанной непосредственно с левшой. Вспомним, что мифический оружейник, рассказывающий эту историю, «очень чествовал государя Николая Павловича». События рассказа приближаются к событию рассказывания, не теряя своей эпической сути, и в повествование входит еще один эпический герой, тот, чьим условным именем названо произведение.

И дело не в вымышленности этого персонажа, а в том, что и он наделен образными атрибутами былинного богатыря. При этом левше отданы более важные по сравнению с Платовым функции эпических героев. Так, в былине «Илья Муромец и Калин-царь» плененный Илья Муромец подвергается испытанию на верность князю Владимиру, то есть испытывается его патриотическое чувство, Калин-царь предлагает Илье перейти на службу к нему, Калину, но Илья отказывается, несмотря на щедрые посулы искусителя :

Говорил собака Калин-царь да таковы слова: «Ай же старый казак да Илья Муромец! Да садись-ко ты со мной за единый стол, Ешь-ко ествушку мою сахарную, Да и пей-ко мои питьица медвяные, И одежь-ко ты мою одежу драгоценную, И держи-тко мою золоту казну, Золоту казну держи по надобью, Не служи-тко ты князю Владимиру, Да служи-тко ты собаке царю Калину». Говорил Илья да таковы слова: «А не сяду я с тобой да за единый стол, Не буду есть твоих ествушек да сахарныих, Не буду пить твоих питьецев медвяныих, Не буду носить твои одежды драгоценные, Не буду держать твоей бессчетной золотой казны, Не буду служить тебе, собаке царю Калину, Еще буду служить я за веру, за отечество, Буду стоять за стольный Киев-град, Буду стоять за церкви за господние, Буду стоять за князя за Владимира И со той Опраксой Королевичной».

Мотив этот присутствует и в былине «Илья Муромец и Идолище в Царьграде». Царь Константин Боголюбович в награду за избавление Царь-града от Идолища предлагает Илье остаться в Царь-граде и обещает сделать его воеводой, но Илья, храня верность Владимиру и Киеву, отказывается :

Как царь Костянтин Боголюбович Благодарствует его, Илью Муромца: «Благодарим тебя, старый казак Илья Муромец! Нонь ты нас еще да повыручил, А нонь ты нас еще да повыключил От тыя смерти безнапрасныя. Ах ты старый казак да Илья Муромец! Живи-ко ты здесь у нас на жительстве, Пожалую тебя я воеводою». Говорит Илья ему Муромец: «Спасибо, царь Костянтин Боголюбович!

А послужил у тя только я три часа, А выслужил у тя хлеб-соль мягкую, Да я у тя еще слово гладкое, Да еще уветливо да приветливо. Служил-то я у князя Володимира, Служил я у его ровно тридцать лет, Не выслужил-то я хлеба-соли мягкие, А не выслужил-то я слова гладкого, Слова у его я уветлива-приветлива. Ах ты царь Костянтин Боголюбович!

Нельзя ведь мне здесь-то жить, Нельзя-то ведь-то было, невозможно есть…

Характерно, что здесь патриотическая тема осложнена еще и мотивом незаслуженной обиды Ильи со стороны князя Владимира, не ценящего богатыря по заслугам, но обида эта все равно не может подвигнуть богатыря на измену. Мотив этот прямо перекликается с событиями, описываемыми в девятнадцатой главе «Левши», когда Левша, несмотря ни на какие мытарства, стремится довести до сведения государя главное открытие, сделанное им в Англии. Примечательно, что рассказчик завершает повествование о мытарствах Левши и исключительной силе его патриотизма выразительным заключением:

«Но только когда Мартын-Сольский приехал, левша уже кончался, потому что у него затылок о парат раскололся, и он одно только мог внятно выговорить:

— Скажите государю, что у англичан ружья кирпичом не чистят: пусть чтобы и у нас не чистили, а то, храни Бог войны, они стрелять не годятся.

И с этою верностью левша перекрестился и помер» .

Сюжетным аналогом мотива испытания патриотизма героя в былине является в «Левше» эпизод соблазнения героя англичанами и уговоров остаться в Англии, на которые левша отвечает столь же решительным отказом, как и Илья Муромец, храня патриотическое чувство:

«А англичане сказывают ему:

— Оставайтесь у нас, мы вам большую образованность передадим, и из вас удивительный мастер выйдет.

Но на это левша не согласился.

— У меня, — говорит, — дома родители есть.

Англичане назвались, чтобы его родителям деньги посылать, но левша не взял.

— Мы, — говорит, — к своей родине привержены, и тятенька мой уже старичок, а родительница — старушка и привыкши в свой приход в церковь ходить, да и мне тут в одиночестве очень скучно будет, потому что я еще в холостом звании» .

И вновь былинный пафос «обытовлен» при сохранении сюжетно-образной функции эпизода.

Любопытно, что мотив обильного питья сообщени образу левши, причем первоначально он передается ему именно от Платова, который снабжает левшу перед отбытием в Англию «водкой-кисляркой» из собственных запасов и напутствует словами: «Не пей мало, не пей много, а пей средственно». Следовательно, в этой «богатырской доблести» левша тягаться с Платовым не может и обречен на неуспех в состязании с английским «полшкипером». Но зато у него преимущество в главных доблестях: патриотизме, храбрости, верности. Николай называет Платова «мужественным стариком», туляки, успокаивая Платова и прося довериться им, предлагают ему гулять «себе по Дону» и заживлять «раны, которые приял за отечество».

Но в определенный момент храбрость и мужество оставляют Платова, а именно когда он прибывает в Петербург с подкованной блохой, не зная еще, что сделали туляки: «Платов боялся к государю на глаза показаться, потому что Николай Павлович был ужасно какой замечательный и памятный — ничего не забывал. Платов знал, что он непременно его о блохе спросит. И вот он хоть никакого в свете неприятеля не пугался, а тут струсил: вошел во дворец со шкатулочкою да потихонечку ее в зале за печкой и поставил» . Дискредитированным таким образом оказывается и патриотическое чувство Платова, проявлявшееся главным образом в его вере в превосходство всего нашего перед иностранным, так как он усомнился в том, что туляки превзошли англичан в своем искусстве, причем, что чрезвычайно важно, дискредитированным не для рассказчика, а в глазах читателей.

Для рассказчика Платов остается объектом восхищения. Вот эта смысловая двойственность, эта, по определению Д. С. Лихачева, «ложная этическая оценка»