Сочинение на тему: Читая Валентина Катаева

Сюжет творческой судьбы Валентина Катаева (1997-1986) причудлив и таит в себе много секретов. Любимый ученик Бунина, впитавший в себя уроки бунинской наблюдательности и пластики слова. Увлеченный репортер первых советских пятилеток, автор романа «Время, вперед!» и повести «Белеет парус одинокий», которые стали классикой соцреализма. Человек, постоянно оказывавший поддержку изгою Мандельштаму, в конце 30-х годов подписывавший письма в защиту арестованного Заболоцкого, а потом, в 1956 году, без раздумий подписавший печально знаменитое письмо редакции «Нового мира» с отказом печатать «Доктора Живаго». Автор сервильных речей на всякого рода официальных совписовских радениях и едкий критик советского масскульта, Не щадивший и мэтров соцреализма. Определенный сдвиг в творческом поведении Катаева стал намечаться уже с началом «оттепели». На Втором съезде писателей он произносит очередную угодливую речь. В 1955 году становится номенклатурной фигурой — назначается главным редактором нового журнала «Юность». В 1958 году шестидесятилетний Катаев вступает в КПСС. И в то же время он создает атмосферу высокой творческой взыскательности в «Юности», отыскивает молодые таланты, жестко учит и выпускает в жизнь целую плеяду поэтов и прозаиков, чьи произведения значительно повышают планку художественной культуры. Время от времени у Катаева вырываются очень хлесткие высказывания об уровне современной литературы.

В эти же годы в творчестве самого Катаева ощущается какое-то смятение. Словно по инерции, он заполняет «лакуны» в задуманной эпопее «Волны Черного моря» — помещая между повестью «Белеет парус одинокий» (события 1905 года) и романом «За власть Советов» (события Отечественной войны) повести «Хуторок в степи» (1956) и «Зимний ветер» (1960), посвященные событиям 1910-х годов и Октябрьской революции. В этих повестях все чаще и чаще начинает появляться образ Ленина. Сам Катаев почти в каждом своем интервью говорит о том, что собирает материал для книги о Ленине. (Напомним, что в годы «оттепели» обращение к ленинской теме несло в себе идею нравственного очищения — оно мнилось как возвращение к чистым истокам революции, как восстановление ее высоких идеалов.)

Творческим прорывом, с которого начался «новый» Катаев, стала неожиданная, странная книжка — «Маленькая железная дверь в стене», увидевшая свет в 1964 году. Поскольку здесь центральным персонажем выступает Ленин, то книжка эта была проверена специалистами по истории КПСС на предмет верности «исторической правде», получила вполне респектабельный ярлык «художественно-публицистическая повесть» и вошла в обойму официальной «Ленинианы». А в сущности, это было первое произведение, где Катаев опробовал свои новые художественные принципы, которые впоследствии эпатирующе назвал «мовизмом» (от французского — mauvais, то есть «плохой», «неприличный»). Ленинская тема стала прикрытием.

Именно здесь, в повести «Маленькая железная дверь в стене», Катаев впервые соединил в одном художественном поле документ и вымысел, смело перемешал времена и пространства, установил фамильярный контакт между своим лирическим героем и легендарной фигурой, окруженной поклонением. В первом же эпизоде повести заявляется неожиданная позиция Автора по отношению к объекту своего интереса: «И подобно тому как Арагон сказал: «Робеспьер — мой сосед», — мне хочется сказать: «Ленин — мой современник». Но то, что сказал Арагон, по тону совершенно нормально — «это было сказано совсем по-парижски», замечает Автор. Но на людей с советским менталитетом, которых годами приучали видеть в Ленине едва ли не Бога, высказывание «Ленин — мой современник» могло произвести более чем ошеломляющее впечатление. Это звучало как вызов. И Катаев вовсе не старается сгладить такое впечатление. Вызов становится неотъемлемой «приправой» его нового стиля.

Предвосхищая постмодернистское обнажение «симулятивности» всякого рода стереотипов, Катаев, с одной стороны, разрушает те клише («самый человечный человек», «прост как правда», чуткий и ласковый «дедушка Ленин» и т. п.), из которых сложился олеографический лик вождя Октябрьской революции в массовом сознании, приводя свидетельства мемуаристов, страницы из писем и статей самого Ленина: «лицо его казалось настолько серьезным и повелительным, что его слова заставляли невольно подчиняться»; «от него веяло отчасти холодом»; «совершенно не способен жить в коммуне»; «прямо бесновался от негодования»23. С другой стороны, и сами документы не вызывают пиетета у героя-повествователя — некоторым из них он не доверяет, другим возражает. Например, приводя эпизод из воспоминаний некой Невзоровой-Шестерниной о том, что проходя мимо Аничкова дворца, Ленин, «весело, шутливо смеясь», говорил: «Вот бы сюда хороший апельсинчик бросить!», герой-повествователь сомневается: «Весело, шутливо…» Ну, не думаю. Не знаю. Не верю. Но даже если и в самом деле «весело и шутливо», то, во всяком случае, веселье это было невеселое, а шутки нешуточные».

В сущности, Катаев «слепил» из тщательно подобранных документов свой образ Ленина, сделав формулой этого характера высказывание Марселя Кашена: «Это был острый человек, настоящий революционер». Катаеву важно, что «острый человек» и «настоящий революционер» здесь представлены как синонимы. Фактически сам Катаев пользуется теми же «симулякрами» из знаковой системы соцреализма. Но позаимствованная из соцреалистического арсенала священная формула «настоящий революционер» наполняется в художественном мире повести Катаева не канонической политической или идеологической семантикой, а скорее семантикой экзистенциальной: она означает особый тип жизнедеятельности — непокорство перед гнетом времени, историческое творчество, направленное на овладение историей, на управление ее ходом.