Социальные мотивы в ранних повестях Толстого

Как это бывает у всякого большого писателя, первое произведение Толстого явилось важной заявкой на будущее. В повести «Детство» и в двух других повестях, входящих в биографическую трилогию, мы находим многие черты, которые будут характерны также для произведений Толстого зрелого и позднего периода. В ранних толстовских повестях легко отыскать зачатки того, что найдет развитие у Толстого в дальнейшем. Как уже отмечалось, биографические повести Толстого — но жанру психологические. Это повести о процессе познания жизни и связанном с этим развитии души. Но уже в этих преимущественно психологических произведениях ограничиться одними психологическими задачами Толстой не может. В своем изучении душевных движений человека он испытывает потребность не только в глубине, но и в полноте мотивировок. Это с неизбежностью приводит его к расширению сферы изображении, принудит к выходу за пределы психологического в мир социального. Художественный метод Толстого интенсивный, и экстенсивный. В своих произведениях Толстой может ставить перед собой задачи психологические или нравственные, но конечным результатом этого оказывается всегда постановка социальных вопросов и проблем.

Мотивы прямо социальные занимают важное, ключевое место в ранних повестях Толстого — это станет законом для всего толстовского творчества, для всех его произведений. В повести «Детство и отрочество» сильная социальная мысль окрашивает и определяет как характер толстовского исследования души, так и характер самой психологии героев. В «Юности» Николенька Иртепьев исповедуется перед священником в своих грехах. При этом он преисполнен самых высоких чувств и намерений. Исповедавшись, он ощущает себя «совершенно чистым, нравственно переродившимся и новым человеком». Однако ночью, уже засыпая, он вспоминает, что забыл покаяться в одном стыдном грехе. На другой день оа едет на извозчике к монастырь, к тому же священнику, чтобы покаяться и том, о чем накануне забыл. Сделан это, он приходит и хорошее настроение, умиляется своим поступком и собой, наслаждается этим чувство умиления. Ему очень хочется с кем-нибудь поделиться споим чувством, рассказать, какой он хороший и честный. За неимением другого собеседника, он рассказывает все извозчику.

Тут все удивительно верно с точки зрения психологии, здесь поражает подлинность чувства и мыслей. Рассказывая об исповеди своего героя, Толстой, как и во многих других случаях, выступает как глубокий знаток человеческой души. Но послушаем Толстого дальше.

Легко заметить, что автор «Детства, отрочества и юности» отличается непосредственностью не только нравственного, но и социального чувства. Именно поэтому с его точки зрения чистота душевного порыва, вызвавшая поступок Николеньки, не может быть оценена однозначно и только положительно. Тут тоже есть свои сложности и противоречия. Тут тоже есть диалектика, но уже не индивидуально-психологического, а социального плана. То, что валяю для тол сто не ко го героя, принадлежащего к барскому сословию, оказывается совсем неважным для мужика-извозчика. У мужика свое мерило ценностей, своя душевная правда. Всякие психологические тонкости для пего пустое, барское дело. Они не только не способны его умилить, как умиляют они Николеньку, но вызывают прямое раздражение. Барин и мужик и в том, что касается душевной жизни, не понимают и не могут понимать друг друга. Для Толстого это ясно ужо теперь, когда путь его только начинается.

В самом начале пути определилось у Толстого и его общее, безусловно положительное отношение к пароду. В «Детстве и отрочестве» с особенной симпатией рисует Толстой людей из народа — Гришу и Наталью Савишну: «С тех нор как я себя помню,- рассказывает герой повести Николенька, и в его словах мы явственно ощущаем авторскую интонацию и авторскую любовь,- помню я и Наталью Савишну, ее любовь и ласки; но теперь только умею ценить их,- тогда же мне и в голову по приходило, какое редкое, чудесное создание была эта старушка. Она не только никогда не говорила, но и не думала, кажется, о себе: вся жизнь ее была любовь и самопожертвование. II так привык к ее бескорыстной, нежной любви к нам, что и не воображал, чтобы это могло быть иначе, нисколько не был благодарен ей и никогда не задавал себе вопросов: а что, счастлива ли она? довольна ли?..».

Цельные чувства, простота и естественность в поведении и поступках, непосредственность в переживаниях. В них для Толстого воплощена поэзия простой души. Это — идеальные герои. Идеальные в том смысле, что Толстой видит в них свой нравственный идеал, и потому еще, что Толстой заметно их идеализирует. Сознательно идеализирует. 26 октября 1853 г., т. е. после завершения «Детства» и в начале работы над «Отрочеством», Толстой записывает в дневнике: «Простой народ так — много выше нас стоит своей исполненной трудов и лишений жизнью, что как-то нехорошо нашему брату искать и описывать и нем дурное».

Замечательно, что завершающая глава «Детства» — «Последние; грустные воспоминания»-в значительной части своей посвящена Наталье Савишне. Толстой «под занавес», в художественно наиболее значимом месте утверждает правду и красоту народного характера. У Толстого это не случайно. Этим тоже как бы намечается весь его путь.