«Сон»

Тема сложных путей самопознания и самораскрытия человека становится предметом лирической медитации в стихотворении Марины Цветаевой «Сон». По тону стихотворения возможно судить о характере вызвавших его жизненных обстоятельств — это глубоко личная драма, одна из «пограничных» ситуаций, когда человек мучительно переоценивает себя самого. Стихотворение выстроено как рассказ, где речь идет об отношениях между «спящим» сознанием и «бодрствующим» подсознанием. Почти сразу перед нами раскрывается исповедальность и стоящая за стихами драма, несмотря на то, что в них нет ни одной «материальной» зацепки, ни одной конкретной реалии.

Нам неизвестно «материальное» содержание сна, однако мы переживаем вместе с героиней «личностную» психологическую ситуацию, чей общечеловеческий смысл более чем очевиден. Состояние сна дарует душе отдых, врачует и смиряет, снимает противоречие между желаемым и возможным. Согласно «мифо-поэтической» традиции в нем содержится предсказание или пророчество, «подсказка» о недалеком будущем. Сон в стихотворении Цветаевой уподобляется ищейке, судебному исполнителю и разведчику .

Содержащуюся в нем идею раскрывает уже первое метафорическое уподобление . В дальнейшем этот символ сна-следователя не меняется, но обрастает иносказаниями, уточняющими его очертания. В стихотворении читателю предлагается картина происходящей на его глазах «борьбы со словом», попыток осмыслить процессы, таящиеся в глубине подсознания. Композиционная формула стихотворения подчинена поиску итоговой, самой точной и глубокой формулировки, которая позволила бы обозначить то, что воспринимается как невыразимое. И действительно, в финале ответ обнаруживается в форме резкого ритмического акцента — переноса: «Где бы укрыться от вещих глаз / собственных…» Выходит, что расследование, проводимое «сном», есть не что иное, как свет собственной совести.

Сон-духовник будто разглашает «тайну исповеди» героини, не нарушая при этом правил в отношениях между исповедником и исповедуемой, потому что раскрывает он эту тайну самой героине. В стихотворении взаимодействуют два ритмически и логически контрастных начала — упорядоченность и стихия, ясность и затемненность. Начала гармонии воплощены в строгой ритмической повторяемости и композиционной завершенности стихотворения.

Последние стихи двух завершающих строф звучат рефреном по отношению к последнему стиху строфы начальной. Образуемое ими композиционное кольцо — своего рода предел структурной упорядоченности. Характерная примета структурности — последовательное использование в стихотворении четырехстопного дактиля с пропуском одного безударного слога в каждой третьей стопе.

Таким образом, прибегая к разнообразным типам повторов, Цветаева максимально полно использует экспрессивные возможности элементов стиха. На фоне предельно четкой ритмической организации стиха выразительным становится любое, даже незначительное отступление от синтаксической и лексической нормы. Живая речь, не укладываясь в стандартную метрическую матрицу стиха, словно пытается вырваться из обуздывающей ее внешней формы. Уже в первой строке стихотворения стиховой перенос приходится на середину слова .

В следующей строфе этот перенос совмещается с неожиданным переносом смыслового значения: вместо напрашивающегося «по камере тюрьмы» следует «по камере/ Сердца». Реализуя эту метафору , Цветаева по-другому называет «главного героя» стихотворения — его мифологическим именем . Через повышенную содержательную плотность стиха автору удается переплавить глубоко личные чувства в значимый опыт.

В целом стихотворение — знаковый пример смыслового сгущения, присущего творческой манере Цветаевой.