Сравнение образа Сильвио с другими героями произведений

Между образом Сильвио и образами Скупого рыцаря и Сальери есть и существенное отличие. В этом убеждает нас вся сцена его второго столкновения с графом. В этом же еще больше утверждают вас те строки, которые Пушкин счел необходимым добавить в самом конце повести к историк главного героя «Выстрела»: «Сказывают, что Сильвио, во время возмущения Александра Ипсиланти, предводительствовал отрядом этеристов и был убит в сражения «ад Скулянами».

Эта кратчайшая, всего около трех строк, концовка истории Сильвио — едва ли не самый лаконичный из всех эпилогов, какие только можно себе представить — полна глубокого значения. Не будет преувеличением сказать, что по своему значению в общем движении сюжета повести ока в какой-то мере соответствует значению картины Полтавской битвы в «Полтаве». Сколь бы незаурядной и глубокой ни предстала нам натура Сильвио из истории столкновения его с графом, сама по себе вся эта история достаточно незначительна и мелка, почти не выходит за рамки тех популярных «необыкновенных» рассказов, которые имели широкое хождение в офицерской среде того времени.

Иное дело — эпилог. Сражение под Скулянами, в котором небольшой, всего около семисот человек, отряд малоопытных в военном деле повстанцев был окружен — прижат со всех сторон к Пруту — регулярной турецкой армией в 15 000 всадников и оказал ей мужественное сопротивление, было одним из самых героических эпизодов греческого восстания 1821 года, произведшим в свое время на Пушкина особенно большое впечатление.

То, что Сильвио нашел применение и исход своим богатым внутренним силам — присоединился к восставшим грекам, которым сочувствовало в то время все передовое человечество, — водиимает его образ на очень большую высоту, придает его героизму совсем новое качество, из героя армейского анекдота делает его героем освободительной борьбы, героем с большой буквы, героем в настоящем смысле этого слова.

В начале повести рассказчик, заурядный, романтически настроенный офицер, считал Сильвио «героем таинственной какой-то повести», очевидно, в духе столь модных тогда «романов тайн и ужасов» английской писательницы Радклиф. Рассказчик был глубоко разочарован, когда, как ему показалось, Сильвио проявил робость — «не смыл» в крови свою честь, замаранную «разгоряченным вином» офицером. На самом деле история Сильвио оказалась и куда проще, прозаичнее и куда необыкновеннее .

Но дальше всего Сильвио отходит от романтических героев в стиле Радклиф в концовке повести, героической гибели в сражении под Скулянами, — кстати, явный литературный прообраз будущей гибели тургеневского Рудина на парижских баррикадах во время революции 1848 года. Реальная живая жизнь оказывается — и это один из основных художественных тезисов почти всех «Повестей Белкина» — необыкновеннее, романтичнее «таинственных» литературных выдумок.

Композиция «Выстрела» определена его сюжетом: поединок, дуэль, и притом дуэль необычная. Действительно, через всю повесть проходит двойственное членение: два героя, две части ; два параллельных рассказа противников друг о друге и о половинах дуэли . Это двойственное членение дало возможность построить обе части повести столь симметрично по отношению друг к другу, как ни в каком, ином пушкинском произведении.

В то же время эта симметрия построения не только удовлетворяет эстетическому чувству соразмерности, сообщает повести замечательную архитектурную стройность, но способствует, как мы могли в этом убедиться, и развертыванию сюжета, и, в особенности, глубокому раскрытию характера героев.