«Стансы» Пушкина и «Стансы» Ходасевича

Определить принадлежность лирического стихотворения к жанру стансов нетрудно, когда стансы становятся названием стихотворения. Жанровые дефиниции стансов включают преимущественно формальные, а не содержательные признаки. Сравним два стихотворения, которые оба названы «Стансы». Итак, Пушкин, 1826 год:

В надежде славы и добра Гляжу вперед я без боязни: Начало славных дней Петра Мрачили мятежи и казни.

Но правдой он привлек сердца, Но нравы укротил наукой, И был от буйного стрельца Пред ним отличен Долгорукой.

Самодержавною рукой Он смело сеял просвещенье, Не презирал страны родной: Он знал ее предназначенье.

То академик, то герой, То мореплаватель, то плотник, Он всеобъемлющей душой На троне вечный был работник.

Семейным сходством будь же горд; Во всем будь пращуру подобен: Как он неутомим и тверд, И памятью, как он, не злобен.

«Стансы» — одно из известнейших лирических произведений Пушкина, текст, а вернее отдельные строки или строфы очень часто цитируют. Это неудивительно, в жанровой природе стансов заложена тенденция к четким отточенным формулам, каждая строфа заключает глубокую законченную мысль, выраженную афористически.

Но вот другие «Стансы», написанные 24-25 октября 1918 года Владиславом Ходасевичем:

Уж волосы седые на висках Я прядью черной прикрываю, И замирает сердце, как в тисках, От лишнего стакана чаю. Уж тяжелы мне долгие труды, И не таят очарованья Ни знаний слишком пряные плоды, Ни женщин душные лобзанья. С холодностью взираю я теперь На скуку славы предстоящей… Зато слова: цветок, ребенок, зверь — Приходят на уста все чаще. Рассеяно я слушаю порой Поэтов праздные бряцанья, Но душу полнит сладкой полнотой Зерна немое прорастанье.

По настроению стансы различны. Пушкин куда более оптимистичен: новое царствование должно возродить петровские традиции, мысль о переменах к лучшему, безусловно, не покидает лирического героя пушкинских «Стансов».

У В. Ходасевича иное настроение, поэт сосредоточен на собственных потерях, первая строфа отчетливо элегична. Начало третьей строфы звучит несколько полемично по отношению к первым строкам пушкинских «Стансов». В первый послереволюционный год В. Ходасевич производит подсчет потерь, переживает смену ценностей. Начало пятой строфы восходит к пушкинским строкам из стихотворения «Поэт и толпа» (1828):

Поэт по лире вдохновенной Рукой рассеянной бряцает…

«Стансы» В. Ходасевича вошли в его поэтический сборник «Путем зерна», думается, что именно это стихотворение расшифровывает смысл названия всего сборника и обнаруживает его генетическую связь с библейской притчей об умирающем и воскресающем зерне. Смысл «Стансов», вероятно, в отрешенности от преходящего и сиюминутного и приобщение к вечным ценностям.

С содержательной стороны оба произведения, несомненно, принадлежат к медитативной лирике, а это в свою очередь находит выражение в сходной структуре обоих стихотворений.

Каждая строфа стансов (в обоих случаях это катрен с перекрестной рифмой) — представляет собой законченное смысловое и синтаксическое целое. Все строфы в конце завершаются точкой. Между строфами пробел, требующий краткой остановки, небольшой паузы. Само слово stanza по-итальянски означает комната, помещение, остановка. Станца и станция близки не только по звучанию, но и по смыслу. Рафаэль Санти по заказу папы Юлия II расписывал в Ватиканском дворце станцы, то есть помещения, например, зал, называемый Станца делла Сеньятура — комнату, где подписывались всякого рода официальные бумаги.

Термин станцы Рафаэля широко употребим в искусствоведческой литературе и заставляет вспомнить о стансах стихотворных. В поэтической терминологии станса — синоним слова строфа. Так, например, Б. Томашевский в монографии «Стих и язык» (1959) применительно к поэзии Пушкина постоянно говорит о различных видах стансов, подразумевая строфы. Но между ними есть формальное отличие: станса — замкнутая строфа, станса — вместилище целостной мысли, требующей некоторого раздумья. Грубо говоря, станса не продолжается в следующей строфе, новая станса — новая мысль, которая оспаривает или развивает предыдущую, которая постепенно, через несколько строф, уточняющих авторскую мысль, приводит к итоговой идее. Стансы в этом плане структурно близки сонету с его неуклонным нарастанием мысли. Отдельная станса равна какой-то одной идее, но в стихотворении важна их совокупность, полнота авторского мироощущения выражается во взаимодействии всех строф-стансов.