Стихотворение В. Маяковского «Скрипка и немножко нервно»

Русский критик Дмитрий Иванович Писарев высказал такую мысль: «Но вы подумайте все-таки, что такое лирика? Ведь это просто публичная исповедь человека? Прекрасно.

А на что же нам нужна публичная исповедь такого человека, который решительно ничем, кроме своего желания исповедоваться, не может привлечь к себе наше внимание? В лирике есть самое высокое и самое трудное проявление искусства. Лириками имеют право быть только первоклассные гении, потому что только колоссальная личность может приносить обществу пользу, обращая его внимание на свою собственную частную и психическую жизнь». Такой колоссальной личностью и был Владимир Маяковский. Стихотворение «Скрипка и немножко нервно» 1914 года — это высокохудожественный пример того, как поэт обращает «внимание на свою собственную психическую жизнь».

Поэт вводит нас в обстановку фантастическую, сказочную, будто описанную пером Андерсена. Мы встречаемся с оркестром, состоящим из одушевленных, живых инструментов, среди которых «издергалась… и вдруг разревелась так по-детски» скрипка. Она упрашивала окружающих выслушать ее «речь», но столкнулась с тем, что «оркестр чужо смотрел как выплакивалась скрипка без слов, без такта». Но вот, неожиданно для сказочного повествования, в разговор вступает сам автор, пытающийся подбодрить оскорбленную скрипку, которой геликон крикнул: «Дура, плакса, вытри!» Далее мы уже следим за действиями автора, который теперь сам участвует в этой фантастической сцене: Я встал… зачем-то крикнул: «Боже!», бросился на деревянную шею: «Знаете что, скрипка?

Мы ужасно похожи: я вот тоже ору — а доказать ничего не умею!» И вот тут-то через слова, обращенные поэтом к скрипке, нам становится ясно, что фантастикой Маяковский в этом стихотворении пользуется не ради самой фантастики. Теперь мы понимаем, что скрипка — это не просто инструмент, это некий символ, символ внутреннего мира человека, по Маяковскому, который сам поэт ценит и понимает. При такой трактовке образа открывается понимание и образов остальных инструментов. «Оркестр» — это толпа обывателей, не чутких к внутреннему миру людей, их окружающих и нуждающихся в понимании.

Образ «равнодушных» создает поэт, выдвинув на передний план несколько выразительных деталей: «барабан… устал, не дослушал Скрипкиной речи… и ушел», «глупая тарелка вылязгивала: «Что это?», «Как это?». Геликон вырисован поэтом совсем как человек — «меднорожий», «потный», способный выкрикнуть ругательство. Но все же среди этой «обывательщины» есть тот, кто понимает музыку внутреннего мира.

Это сам поэт. И пусть он «доказать ничего» не умеет, их со скрипкой ведь уже двое: «Знаете что, скрипка? Давайте — Будем жить вместе!

А?!» Эти последние строки несут в себе жизнеутверждающее начало, так как, если есть согласие между человеком и его внутренним миром, если они «вместе», еще есть надежда что-то «доказать» окружающим. Стихотворение «Скрипка и немножко нервно» поражает своей художественной силой. Оно построено на одном из любимых приемов поэта — фантастике, гротеске.

Можно только восхищаться так точно подобранным образом скрипки — символом души, внутреннего мира человека. Ярко выделяющейся особенностью стихов Маяковского вообще и этого стихотворения в частности, является то, что они не просто стройно передают мысль поэта, а «разговаривают» с читателем. Это создает эффект жизненных непредсказуемых ситуаций, выходящих за рамки стихотворения. Этому способствует обилие диалогов. В данном случае это диалог между скрипкой и разными инструментами, обращение поэта к скрипке, обращение музыкантов к поэту.

Эмоциональность речи подпитывается бесподобными выразительными метафорами и неологизмами: «меднорожий геликон», «оркестр чужо смотрел», «выплакивалась скрипка», «тарелка вылазгивала». Для меня поэзия Маяковского — это что-то очень личное, потому что за внешней «грубоватостью» в ней скрыто большое сердце поэта, в котором болью отзывается любое пошлое, ничтожное, грубое проявление действительности. Стихотворение «Скрипка и немножко нервно» — это частичка его сердца, которая подсказала поэту попытаться разбудить людей от бесчувственного сна.

И его труд, я уверен , не пропал даром, если его читают и ценят до сих пор.