Своеобразие трактовки образа Иуды в повести Л. Андреева «Иуда Искариот»

Л. Андреев был художником, «живущим в мифе и мифом». С одной стороны, обращение к мифу было способом приобщения к «душе мира», выходом из собственного «я» на просторы мирозданья, с другой — давало новые средства и способы художественного отражения действительности. Евангельский миф писатель наполняет новым содержанием. Например, в толковании образа Иуды Искариота в одноименном рассказе Андреев следует не за Евангелием и его интерпретаторами, произносившими это имя с отвращением и страхом: «погибшая душа предателя», «душа, запятнанная смертным грехом», «страшная личность», а за авторами апокрифов, в которых «в христианских ересях кипевшая мысль возвеличивала и возводила его на престол небесный». Вопреки евангельской трактовке, Иуда являлся самым чистым и посвященным из всех учеников Христа.

Образом Иуды автор иллюстрирует «загадку двух личин». В разных ситуациях и разными средствами раскрываются две натуры Иуды: одна — «ядовито-колючая», другая — «ядовито-раздавленная». Средством раскрытия служит описание лица Иуды, его голоса, противопоставление внутренней крепости и силы внешней слабости и болезненности.

Столь же двойственен и внутренний мир Иуды: с одной стороны, он убежден в правильности своих представлений о людях, с другой — надеется на чудо, жаждет оказаться неправым. У Андреева нет противопоставления между Иудой и Христом, их объединяет страдание, на которое обрекает любовь. Любовь Иисуса к людям абстрактна, множественность объекта лишает ее конкретики и силы, в то время как любовь Иуды к Христу конкретна, действенна, отличается силой и глубиной. Несмотря на внешнюю противоречивость, Иуда духовно столь же цельная личность, как и Христос.

Автор ставит их рядом, дерзко заявляя об их равенстве перед лицом вечности. Во время своих странствий с Учителем Иуда мучительно переживает его холодность, но после совершения того, что люди назвали предательством, ощущает себя братом Иисуса, неразрывно связанным с ним общей мукой и одной целью: «Я иду к тебе, — бормочет Иуда, — потом мы вместе с тобою, обнявшись, как братья, вернемся на землю». Как братья, неразлучны они, «дико связанные общностью страданий», — эту важную для писателя мысль подтвердит его картина «Цари иудейские», на которой Христос и Иуда изображены под одним мученическим венцом.

Предательство Андреевского Иуды — предательство лишь по факту, а не по существу. Истинный смысл деяния Иуды в повести — спасение дела Христа и мира путем изменения сознания человечества, то есть создание новой реальности в духовном бытии человечества. «Если это не предательство, то что же тогда предательство? — удивленно спрашивает педантичный Фома. — Другое, другое, — торопливо сказал Иуда». В повести Андреев принципиально отказывается от образа Бога-Отца, как известно, играющего в евангельской версии роль инициатора всех событий.

В произведении Андреева Бога-Отца нет. Распятие Христа с начала и до конца продумано и осуществлено Иудой, и им взята на себя полная ответственность за совершенное. И Иисус не препятствует замыслу Иуды, подобно тому, как в Евангелии он подчиняется решению Отца. Автор отдал Иуде-человеку роль Бога-Отца, закрепив эту роль несколько раз повторенным обращением Иуды к Иисусу: «сыночек», «сынок». Иуда Андреева ощущает себя хозяином новой, христианской, вселенной, созданной именно его усилиями. «Теперь все время принадлежит ему…», «Теперь вся земля принадлежит ему…», «Вот останавливается он и с холодным вниманием осматривает новую, маленькую землю».

Именно потребность в творчестве и способность к нему, в сознании самого Иуды, отличает его от остальных апостолов, которых он презирает за неумение и нежелание сделать ни одного самостоятельного шага. «Зачем тебе душа, если ты не смеешь бросить ее в огонь, когда захочешь!» — в ярости кричит Иуда Иоанну, подтверждая своим поведением, что человек способен стать творцом своей судьбы. В Андреевском герое воедино слились мечтатель и мученик. Ему хорошо известны и трусость учеников Иисуса, и ненадежность толпы, но он мечтает о преображении «страшного» народа в «прекрасный», надеется на это до последней возможности: «А вдруг они поймут? Еще не поздно, Иисус еще жив!».

Иуда верит, что мучения Христа и его собственные приобретут высокий духовный смысл, разбудят сознание людей и вернут их к нравственным истинам. Но полноправного, свободного творца видит в Иуде не только он сам, но и автор произведения. Субъективная позиция автора, как правило, находит воплощение в сознании повествователя. И повествователь совпадает с Иудой в признании за его чудовищным поступком целесообразности и творческой победы человеческой мысли. «Осанна! Осанна!» — кричит сердце Искариота.

И торжественной осанной победившему христианству звучит в заключении повести слово повествователя о Предателе Иуде. В нем присутствует предательство как факт. Но повествователь несет читателю весть о другом.

Высокая поэтическая стилистика заключения, ликующая интонация — результат осмысления в ретроспективе мировой истории — говорят о несравненно более значимых для человечества вещах — наступлении новой эры, которое нельзя отделить от поведения Иуды. Философская повесть Л. Андреева — о решающей роли свободного творческого разума человека в судьбах мира, о том, что полноправным созидателем новой реальности — исторической, духовной, художественной, является Человек.