Театры Испании в 1844 году

Чтобы дать наиболее точное понятие o состоянии мадридских театров за первое время после регентства Эспартеро, мы приводим здесь выдержку из записок Ксавье Дюрьэ, одного из тех немногих французов, которые долго жили в Испании и, следовательно, могут говорить o ней с полным знанием дела. Записки эти помещались в журнале Bevue des Deux-Mondes за 1844 г., и вот что сообщается в них, между прочим:

«Мадридские театры существуют совсем при других условиях, чем английские, или французские. В дни первых представлений вы не увидите y подъездов de la Cruz и del Principe той разнохарактерной толпы людей всех возрастов, сословий, общественных положений, что в беспорядке теснится y наших театров, терпеливо подвергая себя и дождю, и холоду, и ветру, вынося все невзгоды и пытки, чтобы получить потом эстетическое наслаждение. Испанские театральные кассы ежедневно открыты с утра, и каждый своевременно может заручиться желаемым билетом.

Все места и дешевые и дороги — тщательно занумерованы и разделены, так что взявший билет спокойно может возвратиться к своим делам, с полной уверенностью, что, как бы ни запоздал, всегда найдет свое место свободным.

«За исключением Circo, где танцуют наши балеты и поют наши оперы, все остальные мадридские театры тесны, темны, неудобны {После разрушения театра de la Cruz, ему на смену явились новые, уже более обширные: Zarzuela, Variedades, Novedades и Lope de Vega. Не смотря на это, зрительные залы почти всегда переполнены публикой, но так как даже лучшие места продаются по крайне умеренным ценам, a между тем требуется постоянное обновление репертуара, то не было еще примера, чтобы драматическая антреприза не потерпела фиаско {Театр del Principe, при полном сборе, не может дать в один вечер более десяти тысяч реалов валового дохода, a вместе с тем никакая пьеса не выдерживает многих повторений, потому что всего коренного населения в Мадриде только 300,000 душ, прилив же иностранцев по железным дорогам пока еще слишком незначителен и далеко не приносит здесь такого обогащения, как в Париже, Лондоне и других европейских центрах. Даже лучшие пьесы не дают уже сбора, если были сыграны раз двадцать или тридцать; a так как по заведенному обычаю, авторы имеют право лишь на 20% из общей выручки с первых трех представлений и на 10% с остальных, то при самом блестящем успехе, драматический писатель не получает за свое произведение более 10 т. франков. В блестящие времена монархизма в Мадриде существовал колоссальный театр, где при Филиппе III и Филиппе ИV давались те великолепные спектакли, o которых испанцы и до сих пор еще вспоминают с такой же гордостью, как o победе над маврами, o походе во Фландрию и проч.

Но в первые же дни неприятельского нашествия грандиозное здание обратилось в груду развалин, и, может быть, из всех бедствий войны это было самым чувствительным для мадридского населения. После 1823 года, на исходе царствования Фердинанда VII, приступили к сооружению нового театра; и теперь еще помнят многие из жителей Мадрида, как работал над украшением лож и сталей молодой резчик, сын простого немецкого гебаниста, сделавшийся впоследствии одним из самых мощных и вдохновенных поэтов современной Испании. Мы говорим o доне Хуане-Эжение Гарценбуше, об этом причудливо-гениальном таланте, главное произведение которого Los Amantes de Teruel прославилось на всю Европу.

«После смерти Фердинанда VII, независимые кортесы сочли унизительным для своей державной власти заседать в тех самых залах королевского дворца, где собирались в прежние времена по воле неограниченных монархов; они непременно хотели иметь иное помещение и, в ожидании окончания постройки нового грандиозного здания Палат. Мы разумеем здесь тот роскошный дворец, что стоит теперь на соединении двух улиц San Geronimo и Prado, обращенный своим фасадом к той площади, где воздвигнута статуя в честь дона Мигуэля де Сервантес бесцеремонно присвоили себе на время залу театра. Вот почему и величественные трагедии, и слезные драмы, и бытовые комедии до сих пор еще играются на таких тесных, плохо cколоченных подмостках, какими не удовольствовались бы самые последние из наших водевильных трупп.

«В дни первых представлений все места сверху до низу бывают, заняты зрителями. Полная приятного ожидания, толпа держит себя чинно, ничем не нарушая безмолвия, но она уже заранее решила, что не потерпит, ни одной минуты промедления, из — за какой бы, то, ни было неисправности театральной администрации. За четверть часа до определенного начала спектакля происходит шумное передвижение размещающейся публики; затем все глаза устремляются на занавес, и тишина водворяется снова, на этот раз такая глубокая, что при сильном ветре, можно явственно расслышать плесканье волн Мансанареса. Но иногда занавес остается неподвижным долее, чем это положено, и старый комический поэт дон Леандро Моратин, изображенный на нем между Кальдероном и Тирсо де Молина, все продолжает глядеть на недовольных зрителей с своей насмешливой улыбкой. Тогда по зале раздается тысячеустый крик нетерпеливый, гневный, проникающий в самую дальнюю закулисную глубину, и вызывает к ответу бледного, растерянного директора.

Да и нельзя не смутиться перед такой грозой: все от великосветских франтов до чернорабочих , старики и молодые одинаково приведены в негодование; женщины и те вскочили с своих мест и, подавшись вперед, с открытой головой, с сверкающим взглядом, грозно стоят, опираясь на борта балконов и лож. Вы услышите тогда, как из этих прекрасных уст вырываются те грациозного раздражения, чисто кастильские восклицания, которыми всякая уроженка Мадрида, как бы высоко она ни стояла на общественной лестнице, выражает свое неудовольствие или досаду.

«Когда, посредством умоляющих жестов, несчастный директор добьется наконец, чтобы его выслушали; он заикаясь просит подождать еще несколько минут ради какой ни будь знаменитости. И что же, к удивлению своему, вы часто видите, что публика мгновенно успокаивается и затихает. Вот при таких-то случаях всего лучше определяется степень значения и популярности того или другого артиста: если почему ни будь замедлит выходом любимая певица, или танцовщица, ее терпеливо ждут полчаса и более, но к драматическим актрисам относятся далеко не так благосклонно, тут исключения допускаются разве только для таких светил, как Матильда Диес и Теодора Ламадрид.

Иногда, чтобы умерить нетерпение публики, ей обещают роскошные костюмы, невиданные декорации; но это уж отчаянное средство, потому что пылкое южное воображение мгновенно может представить себе такие чудеса, перед которыми померкнет всякая действительность, хотя бы в обещанных костюмах сияли все бриллианты кастильских корон, a декорации равнялись великолепием с той волшебной панорамой, что развертывается во всю неоглядную ширину с вершин Гибралтара, простираясь через синее море до горных цепей Атласа».