Тема родины в творчестве Тараса Шевченко

Литературные проблемы для него не были чужим, «господским» делом, он еще мальчиком списывал «в сорняках» Сковороду. Также Шевченко был органически связан с извечными традициями книжного украинского слова, которое началось как христианская литература Киевской Руси и его диалог с этой традицией был не менее напряженным, чем, скажем, диалог автора «Каина» с кальвинизмом. Восприятие Шевченко Байрона, который был «первым богоборцем» и предвестником горизонтов раскрепощения человека в глазах современников, — вопрос принципиальный и важный.

Вместе с тем существует плоскость непосредственного пересечения поэтических миров Байрона и Шевченко. Так, эстетичный идеал Байрона, который постиг идею народностей через знакомство с жизнью экзотических для него регионов Восточной Европы (Греция, Албания и т. п.), сформировался на материале не только внутреннем, а и непосредственно близком Шевченко — достаточно вспомнить поэму «Мазепа». Как известно, во время пребывания Шевченко на Украине, в имении Репниных, в обществе возникла мысль создать украинскую оперу с сюжетом из жизни гетмана Мазепы. Помещик Селецкий должен был писать музыку, а Шевченко — либретто, но этот замысел не имел завершения, так как единомышленники Шевченко хотели, чтобы это произведение было написано на украинском языке и главный герой был показан «защитником свободы в борьбе против деспотизма». Однако Селецкий придерживался противоположной мысли — он воспринимал Мазепу как предателя и хотел, чтобы либретто было создано на русском языке. Наиболее выразительно свое благосклонное отношение к Мазепе Шевченко проявил в поэмах «Большой погреб» и «Иржавец».

Тема родины, в частности, выступает в украинской ментальности как проявление извечного национального архетипа, и действия героя приобретают содержательность и даже сакрализуются лишь тогда, когда герой действует не во имя утверждения своевольного «я,» «буйства», а во имя народа. Здесь выразительно ощущается не только извечный максимум святости дела когда речь идет об отстаивании своего рода-племени, а и могущественное влияние христианской концепции: «кто хочет душу свою сохранить, погубит ее, а кто возлагает на други своя, спасет ее».

Шевченко органически принадлежит Украине и интерпретирует ее фольклор непринужденно и субъективно. Итак, «низменность на личные и гражданские мотивы, даже в самом общем плане, даже условном, в творчестве Шевченко теряет смысл» . С другой стороны, на этот грунт накладывается и влияние байронизма с его акцентуацией именно «буйства» героя, который захватил, как мы видели, и русскую поэзию эпохи, и весь европейский мир. Высвобождение индивидуальности из традиционной системы ценностей в эпоху начинания революций и национально-освободительных движений вынуждало пройти этот этап поэтизации «мятежной» личности, которая не учитывает никакие традиционные ценности.

Именно этой ситуацией и определены некоторые характерные особенности трактования Шевченко героя и героического в ранний период творчества поэта. Учась в мастерской Брюллова, он должен был испытать сильное классицистическое влияние как художник. Но этот классицизм совсем не отражается на его литературной работе, которая проходит под знаком романтического поиска.

Борецкий справедливо отмечает: «Украинский романтизм развивался в русле национально-освободительного движения. Он был обращен к героическому прошлому украинского народа, к его национально-освободительным движениям. Он поэтизировал Запорожскую Сечь, гетманов, народных вождей, прошлое Украины, ее народ, который добывал в борьбе судьбу. История Украины и ее народ — основные темы украинского романтизма».

В сущности говоря, в понятие борьбы за национально-освободительную идею и Байрон, и Шевченко вкладывали определенный идеализирующий момент. У Шевченко, в частности, речь шла о грядущем, о перспективе окончательного освобождения народа из сетей рабства и темноты.

На обновленной земле Врага не будет, супостата, А будет сын, и будет мать, И будут люде на земле.

С этим связана необходимость анализа концепции исторического героя у Шевченко. К сожалению, нередко интонация исследователей, которые пишут об образах гетманской эпохи в поэзии Кобзаря, наполнена восхищением: они идеализируют вещи, которые сам Шевченко в принципе совсем не идеализировал. Считать, что у Кобзаря все здесь продиктовано элегическим ожиданием:

Оживут гетманы в золотом жупане; Проснется судьба; казак запоет: «Ни жида, ни ляха», а в степях Украины Боже мой — сверкнет булава!», — было бы снова ошибкой.

Так как ненависть к другим народам Шевченко на самом деле так же мало присуща, как и «кровожадность», которую ему ныне приписывают.

Шевченко небезразличны были те национальные разногласия в прошлом и современности, которые приводили к унижению украинства. Он не создавал мифа о роли поляков, евреев или же россиян в страданиях Украины, а придерживался исторических реалий. Вот объективная картина одной из типичных ситуаций такого рода: «Восстала (Колиевщина) недолго, и Поляки просили русских начальников помочь им подавить восстание гайдамацкое. Царица Екатерина приказала уничтожить гайдамаков. Гайдамаки, считая Россиян своими союзниками, не боялись их, поэтому их легко удалось поймать и разогнать… Уничтожено Запорожье, раздавлена украинская жизнь, в Гетманщине затихла под господской рукой и Правобережная Украина». Именно поэтому романтизация кровавой мести была для Шевченко единственным способом привлечь внимание к украинскому страданию, подчеркнуть ту беду, в которую был брошен целый великий народ со знаменитым прошлым.

Хорошо, сын, ножи будут На святое дело. Идем с нами в Лисянку Ножи закалять!

В поэме «Еретик» звучит совсем другая тема — решенная в апокалипсической интонации, усиленная ритмикой анафоры, тема будущего братства народов, последнего суда и светлого будущего:

Брат с братом обнялись, Сказали Слово тихой любви Навеки и века! И потекли в одно море Славянской реки!

Конечно, то переживание исторических несчастий народа как чего-то родного и органического, как собственная боль была искренней и чистой эмоцией, и в ранней поэзии Шевченко прошлое Украины выступает временами своего рода эпическим «золотым веком», ради возвращения которого уместны любые жертвы. Отношение Шевченко к идее бунта кристаллизовалось отчасти под влиянием байронического героя (ведь именно благодаря Байрону в этой сфере был сдвинут традиционный литературный этикет). Тем не менее, у Байрона бунтует индивидуум. У Шевченко изображение бунта связано с подъемом патриотичных мотивов, с чувством глубокой ответственности за судьбу Украины.