Трагедия народа — трагедия поэта

Анна Ахматова сама не была непосредственной жертвой репрессий второй половины 30-х годов: Однако ее сын и муж неоднократно арестовывались и провели долгие годы в тюрьмах и лагерях . Эти страшные годы Ахматова запечатлела в «Реквиеме». Поэма — это действительно реквием по погибшим в волнах сталинского террора.

Поэтесса предваряет ее прозаическим вступлением, где вспоминает о долгом стоянии в ленинградских тюремных очередях. Там одна из женщин «спросила меня на ухо : — А это вы можете описать? И я сказала: — Могу. Тогда что-то вроде улыбки скользнуло по тому, что некогда было ее лицом».

Исполнением этого обещания и стал «Реквием». Ахматова посвятила поэму «невольным подругам» «двух моих осатанелых лет» хождения с тюремными передачами. Там описано, по определению Ахматовой, «апокалиптическое время», … Когда улыбался Только мертвый, спокойствию рад.

И ненужным привеском болтался Возле тюрем своих Ленинград. В ту пору «шли уже осужденных полки» И безвинная корчилась Русь Под кровавыми сапогами И под шинами черных марусь. Поэтесса ощущала свою кровную связь с сотнями, тысячами, миллионами тех, кто провожал «осужденных полки» не только тогда, в 30-х, но и на протяжении всей русской истории, в которой был избыток, если применить выражение Осипа Мандельштама, «казнелюбивых владык»: Буду я, как стрелецкие женки, Под кремлевскими башнями выть. Ахматова дает собственный портрет той поры: Видит желтый месяц тень.

Эта женщина больна, Эта женщина одна, Муж в могиле, сын в тюрьме, Помолитесь обо мне. Она не отличалась от безымянной женщины из тюремной очереди, у которой некогда было лицо, а осталась одна тень. Страдания поэтесса разделяла со всем народом: Узнала я, как опадают лица, Как из-под век выглядывает страх, Как клинописи жесткие страницы Страдание выводит на щеках, Как локоны из пепельных и черных Серебряными делаются вдруг, Улыбка вянет на губах покорных, И в сухоньком смешке дрожит испуг. И я молюсь не о себе одной, А обо всех, кто там стоял со мною И в лютый холод, и в июльский зной Под красною ослепшею стеною.

Плач о невинно томящемся в заточении сыне сливается с плачем тысяч других матерей: Хотелось бы всех поименно назвать, Да отняли список, и негде узнать. Для них соткала я широкий покров Из бедных, у них же подслушанных слов. О них вспоминаю всегда и везде, О них не забуду и в новой беде, И если зажмут мой измученный рот, Которым кричит стомильонный народ, Пусть так же они поминают меня В канун моего погребального дня. Ахматова справедливо считала, что ее поэма — это голос всего народа, страдающего от сталинского деспотизма. Поэтесса была выразителем боли и страданий огромной армии узников и их родных, и свой долг видела в том, чтобы их оценка действительности отлилась в бессмертном поэтическом слове.

В эпилоге она дает согласие, чтобы ей воздвигли памятник, но только в одном месте — «где стояла я триста часов и где для меня не открыли засов». И своим «Реквиемом» Ахматова сама воздвигла лучший памятник бесчисленным жертвам сталинского террора.