Трагический конфликт пьесах Корнеля и Шекспира

Трагический конфликт, легший в основу сюжета корнелевского «Сида», имеет достаточно глубокие корни в мировой культуре. Можно вспомнить в этой связи, например, трагедию В. Шекспира «Ромео и Джульетта». Похожий сюжет — любовь на фоне родительской вражды. Трагедия разлома души: на одной стороне — долг перед родом, на другой — любовь. С одной стороны — как может Джульетта продолжать любить человека, который стал убийцей (пусть невольным!) ее брата? С другой стороны — как может она подавить в себе чувство и мстить Ромео? Итак, герои Корнеля и Шекспира попадают в похожие ситуации. Но исходы — разные.

Шекспировская трагедия, созданная за несколько десятилетий до корнелевской, опирается еще на традиции эпохи Возрождения — и потому здесь реабилитируется человеческое чувство, и потому эта трагедия не может вызвать у зрителя или читателя никакого иного чувства, кроме чувства преклонения перед двумя влюбленными молодыми людьми, которые не отреклись от своей любви даже под страшным давлением внешних обстоятельств. Классицистическая трагедия Пьера Корнеля «Сид» ставит вопрос по-другому: да, любовь — это высокое и прекрасное чувство, но не является ли в определенных ситуациях окончательный выбор в пользу любви отречением от чего-то более фундаментального, незыблемого, в данном конкретном случае — от своего рода? Наверное, это проблема вечная, и окончательное ее решение едва ли возможно. Возможны лишь разные варианты решения, которые в совокупности и дают представление о сложности этой проблемы.

В 1639 г. Корнель пишет трагедию «Гораций». В основу трагедии положен сюжет из римской истории. Здесь уже в борьбу с чувством вступает долг перед высшей ценностью — Государством.

Итак, два города-полиса, Рим и Альба-Лонга, ранее дружественные, вдруг оказываются в состоянии вражды друг с другом. Но многие из жителей этих городов уже связаны родственными узами. Однако характерная для эпохи классицизма иерархия ценностей требует от героев трагедии единственного выбора: да, родственные узы святы, но долг перед Государством — превыше всего. И вот римский аристократ Гораций убивает в бою возлюбленного своей сестры Куриация — ив этом, в глазах Корнеля, прав. Но, вернувшись, он убивает и свою, по его мнению, недостаточно преданную Риму сестру, которая осмеливается в день торжества победы скорбеть о смерти своего возлюбленного и клясть погубивший его Рим.

Кто о враге отчизны пожалел, Тому конец такой — единственный удел.

И вот с этого момента в художественном мире корнелевской трагедии он становится преступником: убийство близкого без прямой пользы для Государства не может оправдать даже такой певец почти абсолютного приоритета интересов Государства, как Корнель. Шло время — и менялись представления о месте личности в рамках объемлющего ее Целого. И если нравственный императив эпохи классицизма возник в известной степени как реакция на самодискредитацию ренессансной идеи права личности на безграничную свободу (увы, «ренессансный человек» явил себя не только в образе Леонардо да Винчи, но и в образах многочисленных ренессансных злодеев — от Цезаря Борджиа до графа Франческо Ченчи), то появившиеся позже подходы к личности возникли уже, напротив, как реакция на антиличностный характер этики, закреплению которой способствовала классицистическая литература.

Постепенно началась новая реабилитация отдельной личности, но уже на несколько

Других началах, нежели в эпоху Возрождения. Эпоха Просвещения принесла идею разумного компромисса между личностью — и объемлющим ее целым. А XIX век принес в мир романтический индивидуализм.

Из этого не следует, что обреченность корнелевского героя на подобную расстановку приоритетов делает его чувство менее страстным, более холодным, «головным». Родриго продолжает страстно любить Химену, и это чувство вовсе не уничтожается принятым в конце концов решением мстить. Корнель понимает это чувство, он сострадает своему герою. И победа над ним — это вовсе не победа высокого над низким, это — победа высшего над высоким. Родриго из «Сида» в конце концов свершает мщение, убивает отца своей возлюбленной. И теперь уже Химена перед выбором: в ней живет по-прежнему любовь к Родриго, но долг перед своим отцом ей велит требовать его казни (при этом она понимает, что перестала бы уважать Родриго, если бы он не отомстил ее отцу, — ибо в данном случае он мстил за честь своего отца). В конце концов она решает:

Чтоб честь свою спасти и обрести покой, Послать его на казнь и умереть самой. И лишь по велению короля казнь не свершается.