Творческое кредо поэта Е. А. Баратынского

Трагичной была судьба самого крупного и оригинального из поэтов пушкинского круга — Е. А. Баратынского. Он родился в небогатой, но родовитой дворянской семье и был отдан на воспитание в Пажеский корпус. Под влиянием авантюрных романов и «Разбойников» Шиллера Баратынский с группой товарищей составил «общество мстителей» и стал придумывать рискованные проказы. За участие в краже, совершенной одним из «мстителей», Баратынский был исключен из корпуса с запрещением всякой службы, кроме военной в качестве рядового. Материальные затруднения заставили Баратынского начать военную службу.

В начале 1820 г. его назначают унтер-офицером в Финляндию. Пять лет пребывания здесь поэт и его друзья рассматривали как «финляндское изгнание». При своем вступлении в литературу — в конце 10-х годов XIX в.- Баратынский сближается с передовыми литературными кругами: А. С. Пушкиным и будущими декабристами. В поэзии Баратынского появляются прогрессивные мотивы: утверждение свободной человеческой личности, чуждой предрассудков и условностей, признание высокой ценности независимой мысли, сильного и свободно развивающегося человеческого чувства, культ возвышенной дружбы, служение высокому, облагораживающему человека искусству. В некоторых стихотворениях Баратынского, близких по времени создания к 14 декабря 1825 г., начинают звучать политические мотивы. В начале 1825 г. Баратынский пишет острую эпиграмму (естественно, не напечатанную в то время) на А. А. Аракчеева, называя его «врагом отчизны» и обличая его «адскую любовь» к «бичу народов, самовластью». Вольнолюбивые настроения находят выражение и в некоторых других стихотворениях Баратынского. «Любовью к чести пламенею»,- используя поэтическую фразеологию декабристов, говорит о себе поэт в послании «Д. Давыдову» (1825). В стихотворении «Судьбой наложенные цепи…» (1827; впервые напечатано в 1828 г. под названием «Стансы») Баратынский пишет:

Я братьев знал; но сны младые Соединили нас на миг: Далече бедствуют иные, И в мире нет уже других.

Этим стихотворением Баратынский тепло откликнулся на горестную судьбу декабристов, разделяя их «ко благу пылкое стремленье». Но в приведенных строках поэт, вольно или невольно, выразил и непрочность своих связей с освободительным движением. Принадлежность Баратынского к лагерю прогрессивных романтиков первой половины 20-х годов не устраняла глубоких расхождений поэта с ними. Отрицание крепостнической действительности носило у Баратынского пассивный характер. «Сны младые», сближавшие поэта с борцами за свободу, не переходили у него в активное действие. В отличие от Пушкина гражданская скорбь Баратынского не порождает у него настроений политического протеста: он ждет успокоения «в глуши смиренной», в кругу семьи. Возникают пессимистические мысли о тщетности стремлений к лучшему, настроения полной безнадежности.

В дорогу жизни снаряжая Нас быстро годы почтовые Своих сынов, безумцев нас, С корчмы довозят до корчмы, Снов золотых судьба благая И снами теми путевые Дает известный нам запас; Прогоны жизни платим мы,

— пишет Баратынский в стихотворении «В дорогу жизни снаряжая…» (1825). Общественной позицией Баратынского объясняется то, почему основным жанром в первом сборнике его стихотворений, вышедшем в 1827 г., оказалась элегия. Элегии писали все поэты того времени, но уже в этом традиционном жанре проявилась оригинальность Баратынского. Первая же его элегия «Финляндия» (1820), при всей ее близости по тематике, образам, стилю, ритмике к элегии К. Н. Батюшкова «На развалинах замка в Швеции», намечала путь дальнейшего развития жанра. Подобно Батюшкову вспоминая героическое прошлое безмолвного ныне «отечества Одиновых детей», Баратынский в отличие от своего предшественника не ограничивается элегическим раздумьем о бренности славы и могущества, о непреложности «закона уничтожения», но утверждает как высшую ценность человеческую личность с ее бесстрашием перед судьбой, с ее любовью к жизни («для жизни жизнь любя»), с ее способностью находить удовлетворение в мечтах и звуках поэзии. «Не вечный для времен, я вечен для себя»,- афористически выражает поэт идею самоценности человека. В условиях обострявшейся борьбы за свободу подобные мотивы элегической лирики приобретали общественное звучание и находили широкий отклик.

Одним из первых, вместе с Пушкиным Баратынский пролагает в лирике путь к реализму. Для идейно-эмоционального содержания своих элегий он ищет новые формы словесного выражения. Образцом реалистической конкретности в анализе и описании душевного состояния может служить элегия Баратынского «Признание» (1823), под впечатлением от чтения которой Пушкин писал А. А. Бестужеву 12 января 1824 г.: «Баратынский — прелесть и чудо, Признание — совершенство. После него никогда не стану печатать своих элегий»

Тот же путь Баратынский сознательно избрал и в своих поэмах. Он отказывается следовать за автором «Кавказского пленника» и «Бахчисарайского фонтана», предпочитая «идти новою собственною дорогою» (как писал поэт в предисловии к стихотворной повести «Эда», 1826). Отличие своей «финляндской повести» от пушкинских «южных» поэм с их романтикой и экзотикой Баратынский видел в простоте, обыкновенности ее сюжета («хода»), в обилии «мелочных подробностей», в отсутствии «лирического тона». Сам автор объясняет такой характер произведения своим длительным пребыванием в Финляндии, запечатлевшим в его воображении «любопытную природу» страны и своеобразные нравы ее жителей. Отказываясь от исключительной личности и необыкновенной судьбы романтического героя, Баратынский рассказывает грустную, но обыкновенную историю простой крестьянской девушки и весьма прозаического героя-соблазнителя. Фоном событий в «Эде», в отличие от пышной природы юга и красочного быта народов Кавказа и Крыма, становятся суровые и однообразные картины севера и незатейливый быт финского крестьянства.

В противовес романтической композиции, выделявшей «вершинные» моменты сюжета, поэма Баратынского построена на постепенном и исчерпывающем раскрытии переживаний Эды, что было отмечено Пушкиным в статье «Баратынский» (1830): «…с какою глубиною чувства развита в ней женская любовь». Однако создать подлинно реалистическую стихотворную повесть Баратынскому не удалось. В образе Эды явственно проступили черты традиционной сентиментально-романтической героини. Свойства романтического «злодея» оказались далеко не чужды гусару-соблазнителю. Не удалось Баратынскому избежать и некоторого мелодраматизма в изложении сюжета. «Эда» успеха не имела.