У истоков «лейтенантской прозы»
Повесть В. П. Некрасова «В окопах Сталинграда»
В разделе «Литература периода Великой Отечественной войны и послевоенного десятилетия» авторы учебника под редакцией А. Г. Кутузова, предложив краткую характеристику трех потоков военной прозы, для анализа и обсуждения в классе выбирают повесть писателя-фронтовика В. Некрасова «В окопах Сталинграда». Выбор хоть и далеко не случайный, но в школьной практике относительно новый. Повесть, написанная и опубликованная в 1946 году в журнале «Знамя», тут же была удостоена Государственной премии. А в 1974 году ее автор, Виктор Платонович Некрасов , был вынужден эмигрировать из СССР во Францию, «как человек независимых суждений», пополнив «третью волну литературной эмиграции».
Только в 90-х годах повесть «В окопах Сталинграда» вернулась к российскому читателю. Сегодня повесть выдержала 120 изданий на тридцати языках, признана в литературе как новаторское произведение о войне.
В чем новизна повести В. Некрасова? Прежде всего в правдивом взгляде на войну, далеком от пафосного, романтического ее восприятия. Перед читателем предстают военные будни, быт простых солдат, их негромкий героизм, их суждения о войне, об отступлении и победе — словом, все то, что получило определение «окопная правда».
Для раскрытия смысла этого понятия можно предложить учащимся проанализировать начало повести .
Рассказ ведется от первого лица, это своего рода дневник участника войны. Война испытывает героя не боями, гулом орудий и близостью смерти, а затянувшимся отступлением , долгой обороной. Критичное отношение рассказчика к проверяющим («И у каждого свой вкус…
Вот и угоди им всем») , к дивизионному инженеру , его мысли о неподготовленности к войне («Не везет нашему полку.
Каких-нибудь несчастных полтора месяца воюем, и вот уже ни людей, ни пушек. По два-три пулемета на батальон… Необстрелянных, впервые попавших на фронт, нас перебрасывали с места на место…») — все это раскрывает особого рода драматизм военного времени. Тяготы войны усиливаются «человеческим фактором» , физические испытания дополняются моральными .
Установка на «нелитературность» — непосредственное впечатление, рассказ с места событий — определяет своеобразие стиля повести Некрасова. Первые главы позволят учащимся сделать некоторые выводы о стилевых особенностях этого произведения. Прежде всего нужно отметить спокойную, «чеховскую» манеру, лаконизм повествования. Особая роль отводится детали, о которой главный герой говорит: «Есть детали, которые запоминаются на всю жизнь.
И не только запоминаются. Маленькие, как будто незначительные, они въедаются, впитываются как-то в тебя, начинают прорастать, вырастают во что-то большое, значительное, вбирают в себя всю сущность происходящего, становятся как бы символом» .
Детали военного быта: одна смена белья, постиранная в передышке между боями и надетая недосушенной, дезокамера , напрасно в условиях отступления вырытые окопы , «двадцать семь активных штыков», оставшихся от батальона, тридцать шесть километров — первый переход, который должны будут сделать бойцы, раненная осколком и перебинтованная рыжая кошка, у которой котята «никак не могут найти сосков», — складываясь, представляют подлинную картину войны, увиденную не из командного пункта, а из солдатского окопа.
Значение символа приобретают такие детали, как еще дымящийся окурок, прилипший к губе убитого бойца , указательный столб с табличкой «Сталинград — 6 км», направленный прямо в небо , портрет Д. Лондона в блиндаже Карнаухова, «Барыня», которую «где-то совсем рядом наяривает кто-то на балалайке», хотя «кругом все стреляют и стреляют, и небо уж фиолетовое, и визжат ракеты».
Таким образом, события войны пропущены через сознание героя — это позволило создать психологический портрет человека на войне.
Выбором героя В. Некрасов, по словам В. Быкова, «опередил свое время». Позже, в 50-60-х годах, повестями В. Быкова «Дожить до рассвета», Г. Бакланова «Пядь земли», Ю. Бондарева «Горячий снег», В. Курочкина «На войне как на войне» заявит о себе так называемая «лейтенантская проза», главными героями которой будут молодые лейтенанты — вчерашние выпускники школ, студенты, прошедшие в течение нескольких месяцев обучение и тут же отправленные на фронт.
Образ молодого лейтенанта дает повод поговорить с учащимися и о причинах дефицита профессиональных военных как следствия сталинских репрессий, и о том этическом смысле, который вкладывали в понятие «мальчишество» писатели и поэты 50-60-х . Война для «мальчиков в шинелях», назначенных командовать людьми вдвое старше их, поставленных перед необходимостью убивать, стала проверкой их человеческой и гражданской зрелости. Своей молодостью, ранимостью души, стремлением любить они противостояли войне, чистотой идеалов, максимализмом — приспособленчеству и карьеризму.
Даже своей гибелью они не только разоблачали антигуманную сущность войны, но и утверждали жизнь . Таким образом, «мальчишество» несло в себе нравственный заряд.
Главный герой повести «В окопах Сталинграда» Юрий Керженцев, архитектор по Профессии, на фронте — военный инженер, сапер. Именно герою-интеллигенту Некрасов доверил восприятие и оценку сражения за Сталинград — переломного момента в ходе войны. Тем самым Некрасов продолжил толстовскую традицию в литературе.
В романе «Война и мир» картину Бородинского сражения, решающего сражения в военной кампании 1812 года , Толстой рисует в восприятии Пьера. Именно Пьер, невоенный человек, размышляет перед боем о «скрытой теплоте патриотизма», соглашается с требованием князя Андрея убивать французов, потому что они враги; но, пережив на батарее Раевского глубокое потрясение от ужаса, крови и неразберихи боя, именно Пьер воскликнет: «Нет, теперь они оставят это, теперь они ужаснутся того, что они сделали!» Эта нравственная оценка близка к толстовскому определению войны как «противного человеческому разуму и всей человеческой природе события».
Размышления Керженцева о настоящем героизме, дружбе, истинном патриотизме ( «…В песне той, в тех простых словах о земле… было что-то… Я даже не знаю, как это назвать. Толстой называл это скрытой теплотой патриотизма.
Возможно, это самое правильное определение. Возможно, это и есть чудо… чудо более сильное, чем немецкая организованность и танки с черными крестами» — Гл. 16), сознание вины ( «Я не могу смотреть на эти лица, на эти вопросительные, недоумевающие глаза. На воротнике у меня два кубика, на боку пистолет.
Почему же я не там, почему я здесь?.. Где мой взвод, мой полк, дивизия? Ведь я же командир… Что я на это отвечу?
Что война — это война, что вся она построена на неожиданности и хитрости, что у немцев сейчас больше самолетов и танков… А мы хотя и вынуждены отступать, но отступление — еще не поражение…» — гл. 9), его размышления о краткости встреч на войне, цене человеческой жизни — все это составляет идейный центр произведения. Подобно героям Л. Толстого, герой-интеллигент В. Некрасова заново «открывает» народный характер: «На войне узнаешь людей по-настоящему.
Мне теперь это ясно. Она — как лакмусовая бумажка, как проявитель какой-то особенный. Валега вот читает по складам Спроси его, что такое социализм или родина, он, ей-богу ж, толком не объяснит: слишком для него трудны определяемые словами понятия.
Но за эту родину — за меня, Игоря, за товарищей своих по полку, за свою покосившуюся хибарку где-то на Алтае — он будет драться до последнего патрона. А кончатся патроны — кулаками, зубами… Вот это и есть русский человек» .
Снисходительное, ироничное отношение матроса Чумака к лейтенанту-интеллигенту после пережитых боев, ранения Керженцева сменяется уважением и доверием. Это тоже значительная победа молодого лейтенанта, воплощение любимой толстовской идеи: в войне творится мир; мир, единение важнее всего.
Авторы учебника одним из главных идейных утверждений третьего потока военной прозы, к которому относится и «В окопах Сталинграда», назвали мысль о том, «что война не только раскрывает сущностные черты личности, но и формирует их, закаляет волю человека». Это в полной мере относится к героям Некрасова. В минуты затишья Керженцев мысленно уносится в довоенный Киев, где остались близкие, друзья; в первый день пребывания в Сталинграде отправляется в оперетту, потом в библиотеку, где «наслаждается какими-то новеллами перуанского происхождения в Интернациональной литературе». Но влияние войны ощущается уже во всем: гуляя с Люсей по тихому еще Сталинграду, Керженцев мысленно выбирает место для установки пулеметов. «Привычка», — объясняет он.
Или курлыканье журавлей напоминает ему звук «юнкерсов»: «…Даже смотреть противно. Эта ассоциация промелькнула, по-видимому, у всех нас» . Солнечные дни ненавистны герою, причины ненависти лаконично объясняются фразой: «Следующий день по-прежнему был ясный, солнечный, жужжащий самолетами» . Герой живет с постоянным ощущением войны, краткости мирной передышки. Он не может без иронии относиться к рассуждениям о «долге каждого интеллигентного человека собирать документы о войне» : для Керженцева теперь важнее сохранение жизни подчиненных, забота о том, что Толстой называл «духом войска».
Этим объясняется его интерес к Валеге, Карнаухову, Седых — рядовым участникам войны и, по мнению писателя, истинным ее победителям.
Мысль о том, что именно народ выиграл войну, тоже роднит повесть Некрасова и Роман Толстого. Когда-то Л. Толстой, объясняя, почему он начал с описания Аустерлица, а не с победного 1812 года, писал: «Ежели причина нашего торжества была не случайна, но лежала в сущности характера русского народа и войска, то характер этот должен был выразиться еще ярче в эпоху неудач и поражений» . В. Некрасов начинает свою повесть с получения приказа об отступлении, а заканчивает ее не победой еще, но готовностью к победе, уверенностью в ней. Сталинград стал символом перелома хода войны, рубежа, когда «дальше отступать нельзя». Символом народной победы, свободы и правды.
Наверно, именно это отражает название повести.
Сосредоточенность на отдельном участке фронта, на отдельных судьбах сочетается в повести с панорамным взглядом на военные события, лаконизм повествования — с глубиной размышления о человеке на войне, точностью детали. Вот почему небольшая по объему повесть, по замечанию А. И. Павловского, «оставляет впечатление большой, в сотни страниц книги…».
У истоков «лейтенантской прозы»