Учитель Василий Розанов

“В. В. Розанов один из самых необыкновенных, самых оригинальных людей, каких мне приходилось в жизни встречать. Это настоящий уникум. В нем были типические русские черты, и вместе с тем он был ни на кого не похож.

Мне всегда казалось, что он зародился в воображении Достоевского и что в нем было что-то похожее на Федора Павловича Карамазова, ставшего писателем. По внешности, удивительной внешности, он походил на хитрого рыжего костромского мужичка. Говорил пришептывая и приплясывая. Самые поразительные мысли он говорил вам на ухо, приплевывая…

Литературный дар его был изумителен, самый большой дар в русской прозе. Это настоящая магия слова. Мысли его очень теряли, когда вы излагали их своими словами”.

Cразу отметим парадокс, что, впрочем, для розановской жизни совершенно естественно: несмотря на выдающийся вклад в осмысление проблем просвещения и образования, Розанов своей учительской работой тяготился и при первой возможности навсегда распрощался с гимназической кафедрой. Вместе с тем двенадцать лет службы учителем он не провел в прозябании, а извлек из своего опыта такие общезначимые уроки и выводы, которые и сегодня, более века спустя, сохраняют свою весомость и актуальность. На них и обратим внимание.

Так, он утверждал, что “в деле педагогики мы идем гигантскими шагами назад. Цветет формализм – тускнеет молодежь в школе; развивается система – суживается, сморщивается до уродства, до “нет” учитель…” Ни государство в лице министерства народного просвещения, ни общество не понимают, что “школа – это только и всецело учитель: учитель – во-первых, учитель – во-вторых, учитель – в-третьих, и только в-четвертых еще что-нибудь…” (Сумерки просвещения. М., 1990.

С. 253, 217; далее СП).

Педагогическое поприще настолько специфично, что учителя имеют мало общего с представителями других разновидностей умственного труда. По мнению Розанова, причина “не в физической усталости, а в Психическом изнеможении “. У людей других профессий наиболее деятельным бывает тот орган, без которого невозможен их основной труд: “у кузнеца долее всего и здоровее всего сохраняются руки, у охотника – ноги и глаза, у мыслителя – ум”.

Однако “только у учителя, как кожа и мускулы у рабочего на фосфорной фабрике, ранее всего атрофируется то именно, чем он обращен к предмету труда своего, – душа, ум, целый психический строй”.

Розанов знал учителей разных гимназий, “молодых и старых, с различным прошлым, с неодинаковым темпераментом и складом ума и характера”, поэтому он мог свидетельствовать, что, проработав на педагогическом поприще около пятнадцати лет, учителя ощущают усталость, иногда становятся инвалидами, словом, нуждаются скорее в заботах о себе, нежели бывают способны “оказывать беспрерывное, ежеминутное и самое утонченное внимание к нуждам сотен и сотен образующихся юных существ” . Розанов напоминает, что есть в нашей стране общества покровительства животных, благодетельные попечители о тюрьмах, но нет никого и ничего, кто бы заботился об учителе.

“Труд учителя – умственный, нервный; он и воспитательный, он и учебно-ученый” . Розанов считает деятельность учителя более утонченной, деликатной, чем деятельность профессора или другого какого-либо ученого.

Профессор неответственен за то, как усвоится лекция.

“Учитель за все ответствует; он творит не только “урок”, но – по всеобщему ожиданию и по своей справедливой и бескорыстной вере – творит и обязуется сотворить и “душу ученика”, самое восприятие, самое усвоение. Это – страшно тонко, одухотворенно, заботливо” . Передавая из года в год одни и те же сведения, учитель должен каждый раз находить новую манеру, новый способ изложения, чтобы его с интересом воспринимали учащиеся, чтобы не показаться смешным или неуместным, ему необходимо приспосабливаться к ним, знать их возрастные особенности.

Но “урок, даваемый в классе, – это не единственная его забота И даже не самая настоятельная: если этот урок прошел совершенно дурно, и даже формально дурно, это не ведет за собою никакого немедленного, болящего результата; но не составленная к совету “ведомость” – это уже неприятность… это просто нужно исполнить во что бы то ни стало; во что бы то ни стало нужно обойти раз в месяц все ученические квартиры, сделать столько-то классных работ, выписать в кондуитскую книгу все шалости, подвергнуть их классификации и подвести им статистику” .

Кроме того, во встревоженной памяти учителя живет еще много неоговоренных забот, и все эти обстоятельства так расшатывают нервную систему учителя, что он бывает то снисходителен, то безумен от гнева, то так рассеян, что совершенно не вникает в ответ ученика, когда тот давно уже несет невыразимый сумбур. Не приходится удивляться тому, что в учителе уживаются противоположные качества… На ранимую душу учителя действуют постоянно проводимые мероприятия “поднятия уровня” успеваемости учащихся по какому-либо предмету.

Государство и общество должны наконец понять, что нельзя пренебрегать личностью учителя, потому что “он-то и есть центр и душа школы, единственный ее реальный и значащий творец” .

К сожалению, констатирует Розанов, труд учителя редко бывает оценен: “учениками – еще по неосмысленности, родителями – по склонности к брюзжанию “родительского возраста”” . Государству необходимо создать лучшие условия для существования учителя, низкая заработная плата отгоняет от школ активных, сильных людей к другим ведомствам, “свободнее поставленным и лучше обеспечивающим”. “Пора нашему просвещению снять “зрак раба”, который оно носит на себе” . Нужно сделать все для того, чтобы “воскресить учителя в школе”, и это будет “альфой воскресения самой школы” .

Вопрос о школе в представлении Розанова – это “старая боль, это – древняя боль” не только для нашей страны, но и для целой Европы.

Главным источником бессильной, невоспитывающей школы является, по мнению Розанова, “отсутствие всякой Педагогической подготовки в министрах” . Сложилось так, констатирует Розанов, что во главе министерства просвещения “стояли люди только средних способностей без гения и вдохновения, без энтузиазма, без сколько-нибудь засвидетельствованной горячей любви к русской земле, к русской истории, к русскому духу и быту” ( Розанов В. Собр. соч.: Загадки русской провокации.

М., 2005. С. 329). Деятельность министерства народного просвещения организована одинаково с остальными министерствами.

Совершенно не учитывается, что министерство народного просвещения “имеет своею сферою область духа, трудится над умственной и нравственной стороною человека” .

По мнению Розанова, корень наших государственных и общественных бед лежит в “несчастнейшей русской школе, этом плачевнейшем порождении чиновнического шаблона, литературно-журнального европейничанья и общественного космополитизма и индифферентизма” .

Великое зло нашей школы, считает Розанов, заключается также в том, что, “предъявляя требования лишь к уму, она не предъявляет их к нравственной стороне души” . Розанов имеет в виду не так называемое “поведение”, то есть ненарушение благоприличий в поступках и словах, а душевное богатство человека: деликатность, истинную доброту и великодушие. Школа не стремится выработать в подрастающих поколениях какой-нибудь культ, то есть преданность, любовь, верность. Отсутствие развивающих, воспитывающих начал в обучении связано с тем, что каждое новое сведение “сообщает лишь факт и действует на одну сторону души – всегда на рассудок” .

Надо отметить, что Розанов – один из первых отечественных мыслителей, кто заговорил о пагубности технократического образования.

Причина неразвитости души учащихся кроется в том, что гуманитарные знания не являются приоритетными. Слабое внимание к гуманитарным предметам проявляется и в том, что они почти отсутствуют в учебном плане школы. Так, курс русской истории, по подсчетам Розанова, “составляет 1/320 долю всего воспринимаемого учеником материала и, следовательно, занимает 1/320 долю его цельного внимания” .

Не лучше дело обстоит и с русской словесностью. Между тем, уделяя значительное внимание словесности, “мы подражаем в этом самим грекам и римлянам, юношество которых также образовывалось на родных литературах…” . Эта же мысль подчеркнута Розановым еще рельефнее в “Опавших листьях”: “Вся Греция и Рим питались только литературою: школ, в нашем смысле, вовсе не было! И как возросли. Литература, собственно, есть Единственная школа народа, и она может быть Единственною и Достаточною школою…” ( Розанов В. Уединенное.

М., 1990. С. 210).

Реформирование школы чаще всего состоит в переработке гимназических программ. Однако “все мертвою школою, скомпилированною, сколоченною, выкроенною – а не живой, не творческой, не одушевленной” .

Обучение не происходит без учебника и без учителя. Они, справедливо замечает Розанов, “составляют единственно живую единственно чувствуемую учеником, сторону педагогического дела”. И вот когда “учитель и его лицо были пренебрежены” , потому что распространилось мнение, что “всякий занумерованный чиновник, “непьющий”, есть достаточный учитель”, ибо его точное дело есть “”стоять” около программы и “отмечать” в “классном журнале” “успехи”, с которыми ученики вбирают ее в себя” , “в вопросе об учебнике все было предоставлено личности, “предусмотрительно” передано в руки алчной конкуренции” .

Потребность в большом количестве учебников породила эру педагогической промышленности, “промышленности через учебники, через составление их” . Составленный по программе и “”одобренный” учебник – это обеспеченность на старость при скудости учительского положения это взбудоражило худшими чувствами весь личный персонал: можно худо учить, но нужно составить “хороший” учебник” . Хорошим же является быстро раскупаемый учебник, уточняет расхожее мнение Розанов, “при котором учителю не нужно бы много объяснять и по которому ученику легко было бы готовить уроки” .

Критерием качества учебника стала обывательская точка зрения: “”чтобы удобно было проходить”; чтобы он “проскальзывал” не зацепляясь за внимание ученика, не останавливая его, не задерживая” .

Значительное место Розанов отводит деятельности директора школы. “У нас, – замечает Розанов, – директор – это какой-то монах в исповедальне, сердцеведец, наставитель, с вечным причитаньем: “да житие Тихое и Безмолвное поживем”” . Между тем директор – “это Бытовая фигура, он – в Толпе, он – для Многих, для Всех : индивидуализм скорее требуется учителю, воспитателю, он нужен в няньке Одного, а не управителе Многих ” . Директором должен быть умный, добросовестный, обладающий большой свободой руководитель, для которого “самонужнейшая функция” – “создать дух учебного заведения”, а не заниматься отправкой бесчисленных отчетов в округ .

Розанов против такого процесса, когда гимназия должна была сама себя контролировать. Так называемое “самоконтролирование” гимназий заставляло учебное заведение обращать внимание “на качество отчета перед округом, а не на действительные учебные качества ученика, не на подготовленность его к слушанию университетских лекций: именно “зрелость” и была подсечена через установление “испытания зрелости”” . Наблюдения Розанова чрезвычайно актуальны и в современном российском образовании.

Розанов считает, что “высшим ученым учреждениям в государстве” должна быть предоставлена функция надзора “за средним, подготовляющим образованием” .

И все же главное, по мнению Розанова, что нужно в школе, чтобы ее оживить, исполнить духа, – это “простое, любящее сердце – только.

Это выше, чем ум только; и вместе это доступно всякому времени” .

Школа – важнейший институт, концентрирующий в себе, по мнению Розанова, все общественные проблемы, поэтому “каждое время имеет, в сущности, ту школу, которую оно заслуживает.

Идеи в устроении ее так точно отвечают главному в нас, что каковы мы – так и учим и воспитываем детей. Школа – это, скорее всего, симптом, показатель нашего внутреннего “я”” . “Практические люди и теоретики” давно поняли, что в образовании “лежит ключ ко всякому прочному успеху” . Но Государство, господствующее над всеми сторонами народной жизни, “получило в свое обладание этот ключ” .

Чтобы учебный процесс был эффективным, не тягостным, его надо строить, по мнению Розанова, с учетом Трех главных принципов образования.

Принцип индивидуальности “требует, чтобы как в образуемом , так и в образующем была по возможности сохранена индивидуальность, это драгоценнейшее в человеке и в его творчестве Где она не сохранена, подавлена или в пренебрежении, там образования совершенно не происходит… только как личность, как этот определенный человек, а не “человек вообще”, я могу быть наиболее изобретателен в мыслях, своих чувствованиях, упорен, тверд в стремлениях” . Лучше всего этот принцип реализуется в маленькой школе, где учителя и администрация знают каждого ученика в лицо. Что касается образующего, то есть учебного материала, то лучше усвоить одну тему досконально, со всех сторон, чем хватать куски из каждой темы.

Вместо того чтобы запомнить календарно краткие сведения о многих исторических событиях – без образа и без смысла, лучше дать хотя бы четверть этих событий и лиц в живых образах и осмысленно. Читая учебник истории, ученик должен знать, что это “мои предки умирали на Куликовом поле, что это не были ни греки, ни римляне, ни персы, ни французы” . Принцип индивидуальности должен быть выражен по всем линиям образующей системы, он не должен быть случайным явлением.

Второй принцип – Принцип целости – “требует, чтобы всякое входящее в душу впечатление не прерывалось до тех пор другим впечатлением, пока оно не внедрилось” : только незанятый Ум может воспринимать новые впечатления. Этот принцип указывает, что нельзя дробить очень сильно знания: раздробленные, они не имеют культурного, образующего, воспитывающего значения. Розанов подчеркивает, что нужно долгое, вдумчивое к чему-нибудь одному отношение, “чтобы это одно стало нам дорого, чтобы оно овладело нами после того, как мы им овладели” .

Принцип целости выступает против множественности предметов изучения, против чрезмерной краткости уроков, против их обилия в один день. “Лучшая школа есть не та, которая расширяет горизонтально курсы, прибавляя к одним предметам новые; лучшая та, которая их суживает и в то же время углубляет. Идеал образования на этих двух ступенях есть minimum изучаемых отраслей знания, но изучаемых очень внимательно, очень строго” .

Третий принцип – Принцип единства типа – состоит в требовании, чтобы все образующие впечатления, падающие на каждого ученика, или, что то же, исходящие из какой-либо конкретной школы, были непременно одного типа, а не разнородные или противоположные. “Они должны идти из источника одной какой-нибудь исторической культуры, где они все развились друг из друга, а не друг против друга или подле друга, как это было в смежных, сменявшихся во времени Цивилизациях. Нужно оставить попытки соединить Христианство с классическою древностью, или жития святых с алгеброй” .

Нельзя смешивать три типа образования : античную классику, христианство и позитивную науку. Эти типы знания разнородны: в их основе лежат различные мировоззрения. Каждый имеет место в определенной школе: церковноприходские школы и епархиальные училища обращаются к христианству; реальные и коммерческие училища основой своего образования избрали позитивную науку; наконец, античная классика – фундамент классических гимназий.

У этих трех типов образования разные исходные основания: античность, религиозное мышление, позитивная наука.

Это должен учитывать учитель, чтобы помочь ученику разобраться во взаимоисключающих, созданных в процессе развития человечества картинах мира.

О Собые надежды в воспитании ребенка Розанов возлагает на семью : “школа дает только посох человеку, которого формирует семья” .

Главное отличие семьи от школы в том, что здесь “все же больше любви, чем между учителем и учеником, не связанным ничем, кроме большой и маленькой службы Все здесь теплее, интимнее, хоть чуть-чуть правдивее, и вот уже почему – все здесь воспитательнее” .

В задачу семьи не входит обогащение детей разнообразными сведениями, “все ее заботы должны быть сосредоточены только на выработке в ребенке лица, т. е. уже некоторого характера Страх Божий и неизменно трудолюбие: одно – как выражение внутреннего лица и другое – как выражение внешнего – нам представляется единственным, на чем должно быть сосредоточено внимание родителей” , – приходит к выводу Розанов. На смену бескультурной школе должна прийти школа культурная, которая будет не только “оценивать человека в целом”, но и “должна оценивать его в будущем” .

Тайна изменения отношения общества, государства к школе – “в развенчании бюрократических форм, примененных к духовному деланию, в котором они все неприменимы; в создании условий культурного труда, культурного воздействия учителя на ученика, культурного восприятия учеником этих воздействий; в выработке духовных, идеальных способов воздействовать на духовные, на идеальные стороны в мальчике, юноше, девушке” .

Подготовила Любовь ЗАВАРЗИНА, доцент кафедры педагогики Воронежского государственного педагогического университета, кандидат педагогических наук .