В чем тайна художественности стихов Жуковского?

Идея единства истины, добра и красоты — это любимая идея Жуковского, составляющая ценность наследия романтизма. Жуковский не скупится на выражение презрения к аморальным эгоистическим побуждениям писателя. Поэт не исполнит своего призвания, если будет руководствоваться в творчестве желанием иметь успех у публики, если будет писать ради похвалы и славы, будет удовлетворять лишь свое самолюбие. «Есть что-то чувственное, что-то унизительное,- обличал поэт,- есть какое-то эгоистическое сибаритство в этом самобоготворении, в этой оргии самолюбия, в этом упоении самонаслаждения, которое в своих действиях также гибельно для души, как пьянство для силы телесной».

В эстетическом наслаждении он выделял две стороны: низшую и высшую. Низшее — это осознанное нами чувство эстетического удовлетворения, которое доставляет нам художественная отделка произведения, его как бы внешний облик: «возвышенность», «приятность» содержания, точность, живость выражения, музыка слов. Но высшее эстетическое наслаждение — лишь в безотчетно постигаемом нами «духе поэта», присутствующем всегда в его творчестве. Эстетическое наслаждение будет полноценным лишь в том случае, если «дух», «душа» поэта нравственно чисты. «Не в том, что составляет содержание поэтического произведения, заключается его нравственно-образовательное на нас влияние, а в том, что есть сам поэт увлекаемые прелестью его создания, мы нечувствительно проникаемся его верою, его любовью, его возвышенностью и чистотою, и они по тайному сродству остаются в слиянии с нами, как последний результат поэтического наслаждения».

Для Жуковского чрезвычайно значителен нравственный облик поэта: «что он сам, то будет и его создание». Писателя, наделенного высокой моралью, поэт называл «благотворителем души человеческой».

Морально-эстетическая программа Жуковского, четко и продуманно изложенная в его сочинениях 40-х годов и имеющая консервативный в социальном отношении логический итог, в первые периоды деятельности поэта находилась в стадии становления. Эстетические идеи доминировали, но социальные позиции Жуковского в первые десятилетия его творчества также получали яркую гуманистическую окраску, что вызывало симпатии прогрессивно мыслящих литераторов начала прошлого века. Гуманный принцип — «основывайте благо общее на благе частном; тогда каждый частно будет другом общего блага — сложился у Жуковского еще в первый период творчества. Осознание высокого назначения жизни — служения человеку — вдохновляло поэта на протяжении всего его творческого пути. Ведь он уже вступил в литературу как «друг человечества».

В. Г. Белинский, определяя сущность и своеобразие поэзии Жуковского и ее значение для русской литературы начала XIX в., отмечал: «Одухотворить нашу литературу мог только романтизм средних веков…»; «Жуковский был переводчиком на русский язык романтизма средних веков, воскрешенного в начале XIX века немецкими и английскими поэтами, преимущественно же Шиллером. Вот значение Жуковского и его заслуга в русской литературе».

Переводческая деятельность Жуковского, органически сливающаяся с его собственным поэтическим творчеством, соответствовала общественным потребностям той поры, закономерностям развития русской литературы. Историческое развитие России осуществлялось в тесном взаимодействии с Западной Европой. И сентиментализм, и романтизм были явлениями общеевропейскими, и опыт писателей Западной Европы был весьма значим для России. Жуковский-переводчик никогда не стремился к точному воспроизведению подлинника, он обычно пересоздавал оригинальный текст и даже творил на его основе собственное произведение. Поэт сам определил соотношение своего и чужого в создаваемом произведении: «Я часто замечал, что у меня наиболее светлых мыслей тогда, как их надобно импровизировать в выражение или в дополнение чужих мыслей. Мой ум, как огниво, которым надобно ударить об кремень, чтобы из него выскочила искра. Это вообще характер моего авторского творчества; у меня почти все или чужое, или по поводу чужого — а все, однако, мое. Он же заявлял, что переводчик в прозе — раб, а переводчик в стихах не раб, а соперник. У Жуковского как бы «лирические» принципы переводческой деятельности — духовное сочувствие переводимому автору, сопереживание, сотворчество, выражающее родство душ. Жуковский переводил лишь то, что было внутренне созвучно ему самому, что написано в его лирической тональности. В переводах он оставался самим собой, вместе с тем чужой текст, лежащий почти постоянно в основе собственного, придавал его лирическим произведениям особую окраску. Достоевский отметил «Бесчеловечность» поэзии Пушкина. Но своеобразная печать «человечности» лежит и на творчестве Жуковского. Он переводил поэтические произведения многих и разных авторов: Гомера и Овидия, Мильвуа, Арно, Лафонтена, Матиссона, Шенье, Мериме, Шамиссо, Клопштока, Гердера, Бюргера, Гете, Шиллера, Уланда, Гебеля, Цедлица, Грея, Мура, Байрона, Вальтера Скотта, Саути и многих других.

Он сочинял по мотивам литератур разных народов, причем обычно обращался не к первоисточнику, а продолжал предромантические и романтические традиции. Жуковскому, бесспорно, были близки представления немецких романтиков, в частности Ф. Шлегеля, об освоении исторического опыта наций, их культурных достижений; имелись в виду не ТОЛЬКО народы Западной Европы, но и Древнего Востока, Ирана, Индии. Опираясь на различные источники — обычно произведения немецких и английских романтиков, — Жуковский лирически сопереживал, сближаясь с людьми разных национальностей. Он искал чувствительные сердца, губительные страсти, увлекательную роман-гику и нравоучительные коллизии во всех концах земли. Древнюю Грецию читатель находил в балладах «Ивиковы журавли», «Ахилл», «Кассандра», «Уллин и его дочь», «Элевзинский праздник» и в других его произведениях, а в итоге — в полностью переведенной им «Одиссее» Гомера. Жуковский как романтик донес до русского читателя высокие нравственные идеалы Индии в поэме «Наль и Дама-янти»; древнетаджикский эпос романтически ожил в поэме «Рустем и Зораб»; средневековая Франция — в балладах о Карле Великом, о Роланде, в лирической драме «Орлеанская дева»; Нормандия — в балладе «Гарольд», драматической повести «Нормандский обычай»; немецкое средневековье — в балладах «Божий суд над епископом», «Адельстан», «Граф Габсбургский», в поэме «Ундина»; английское в балладах «Варвик», «Замок Смальгольм, или Иванов вечер»; поэт соприкоснулся с поэзией Португалии в поэме «Камоэнс».

Древнерусские мотивы звучат в его балладах «Людмила», «Двенадцать спящих дев», в его сказках, в переложении «Слова о полку Игореве», в песнях с русскими фольклорными элементами. Романтически переданный колорит места и времени, романтические характеры были в его творчестве призваны передать общечеловеческие переживания, нравственные и безнравственные побуждения и поступки людей разных рас, национальностей и эпох, выявить глобальные, всемирно-исторические, вековые, как казалось романтику, этические закономерности бытия.

Элегии и элегические стихотворения — песни, романсы, послания. Элегиям принадлежит первое место в творчестве Жуковского, не по количеству произведений, а по значимости, по содержательной наполненности, глубине самовыражения и по влиянию этого жанра на другие. В основном элегии лежат у истоков его творчества.

Элегии Жуковского — большие лирические произведения, в которых описательное и медитативное начала находятся в глубоком взаимопроникновении благодаря тому, что центром произведения оказывается элегическая личность. В прославленных элегиях «Сельское кладбище», «Вечер», в стихотворении элегического тона «Певец» в центре — образ юноши. Элегическая личность в поэзии Жуковского — совсем юный человек, он «Едва расцвел — и жизнь уж разлюбил» («Певец»). Горести, сомнения, раздумья юного сердца изливает поэт в стихах. Лирический конфликт в том и состоит, что юное существо оказалось не принятым жизнью: «Здесь пепел юноши безвременно сокрыли…» Сельское кладбище»); «Придет сюда Альпин в час вечера мечтать. Над тихой юноши могилой!» («Вечер»); «И рано встретил он конец, Заснул желанным сном могилы…» («Певец»).

Знаменательная особенность центрального элегического образа Жуковского в том, что поэт разрушил грани между жизнью и смертью своего героя, его бытием и небытием. В «Сельском кладбище» применен своеобразный, именно элегический прием композиции образа и всего стихотворения.