Влияние «театра абсурда» на всемирную литературу

«Театр абсурда» — наиболее значительное явление театрального авангарда второй половины XX века. Из всех литературных течений и школ «театр абсурда» является условной литературной группировкой. Дело в том, что представители его не только не создавали никаких манифестов или программных произведений, но и вообще не общались друг с другом. К тому же, более-менее четких хронологических пределов, не говоря о пределах ареальных, течение не имеет. Срок «театр абсурда» вошел в литературное обращение после появления одноименной монографии известного английского литературоведа Мартина Есслина.

В своем монументальном труде (первое издание книги «Театр абсурда» появилось в 1961 году) М. Есслин соединил по нескольким типологическими признаками драматургов разных стран и генераций.

Среди них: французские художники Ежен Ионеско, Артюр Адамов, Семюел Беккет, Фернандо Аррабаль, Жан Жене (кстати, лишь последний писатель является «чистым» французом, Ионеско по происхождению — румын, Беккет — ирландец, Адамов — армянин, Аррабаль — испанец), англичане Гарольд Пинтер и Норман Фредерик Симпсон, американец Эдвард Олби, итальянке Дино Буццати и Ецио, швейцарский писатель Макс Фриш, немецкий автор Гюнтер Грасс, поляки Славомир Мрожек и Тадеуш Ружевич, чешский драматург-диссидент, а впоследствии президент Чехии Вацлав Гавел и некоторые другие художники. Сам М. Есслин отмечал, что под названием «театр абсурда» не существует «ни организованного направления, ни художественной школы», и само понятие, по словам его «первооткрывателя», имеет «вспомогательное значение», поскольку лишь «способствует проникновению в творческую деятельность, не дает исчерпывающую характеристику, не является всеобъемлющим и исключительным».

Какими же общими чертами характеризуются произведения «театра абсурда»? Прежде всего, драмы «абсурдистов», которые шокировали и зрителей, и критиков, пренебрегали драматичными канонами, застарелыми театральными нормами, условными ограничениями. Бунт авторов «театра абсурда» — это бунт против любого регламента, против «здравого смысла» и нормативности. «Не иметь других пределов, кроме технических возможностей машинерии, других норм, кроме норм моего воображения», — говорил Е. Ионеско. Фантастика в произведениях абсурдизма смешивается с реальностью (растет труп, что уже свыше 10 лет лежит в спальне, в ионескивской пьесе «Амедей»; без видимых причин слепнут и немеют персонажи С. Беккета; человеческой языком говорят звери («Лис-аспирант» С. Мрожека). Смешиваются жанры произведений: в «театре абсурда» мы не найдем «чистые» жанры, здесь господствуют «трагикомедия» и «трагифарс», «псевдо­драма» и «комичная мелодрама». Драматурги-абсурдисты почти единодушно утверждали о том, что комичное, — трагическое, а трагедия — смехотворна. Ж. Жене замечал: «Я думаю, что трагедию можно описать так: взрыв хохота, что прерывается рыданием, которое возвращает нас к источнику всякого смеха, — к мысли о смерти». В произведениях «театра абсурда» совмещаются не только элементы разных драматичных жанров, но и в целом — элементы разных сфер искусства (пантомима, хор, цирк, мюзик-холл, кино).

В них возможны самые парадоксальные сплавы и сочетания: пьесы абсурдистов могут воспроизводить и сновидения (А. Адамов), и кошмары (Ф. Аррабаль). Сюжеты их произведений часто сознательно разрушаются: сюжетная линия возведена к абсолютному минимуму («Ожидая Годо», «Эндшпиль», «Счастливые дни» С. Беккета). Вместо драматичной естественной динамики на сцене господствует статика, за высказыванием Ионеско, «агония, где нет реального действия». Испытывает разрушение язык персонажей, которые, кстати, нередко просто не слышат и не видят друг друга, произнося «параллельные» монологи («Пейзаж» Г. Пинтера) в пустоту. Тем самым драматурги пытаются решить проблему человеческой акомуникабельности.

Большинство из абсурдистов взволнованы процессами тоталитаризма — прежде всего тоталитаризма сознания, нивелировки личности, которая ведет к употреблению одних лишь языковых штампов и клише («Голомоза певица» Е. Ионеско), а в итоге — к потере людского лица, к превращению (полностью сознательного!) в ужасных животных («Носороги» Е. Ионеско). Часто возникновение произведений «театра абсурда» связывали с философией экзистенциализма, прежде всего — из творчеством А. Камю. Абсурдисты, подобно автору «Мифа о Сизифе», чувствовали абсурдность человеческой экзистенции в абсурдном хаотическом мире. Ведь герои их драматических произведений постоянно оказываются в абсурдных ситуациях: находятся в вечном бессмысленном ожидании причудливого Годо, что никогда не придет; ведут ритуальные игры, которые завершаются или «изгнанием дьявола» («Не боюсь Вирджинии Вулф» Е. Олби, где супруги жестко играют в несуществующего сына), или же смертью («Горничные» Же. Гонит, где сестры-горничные, которые разыгрывают пьесы-ритуалы, переступают предел, который отделяет театр от действительности, и одна из сестер выпивает настоящий яд). Глубокие интеллектуальные, философские проблемы в произведениях «театра абсурда» развязываются в комичных, фарсовых, буфоннадных формах.

Знаменательная характеристика беккетовского «Ожидание Годо» со стороны французского драматурга Же. Ануя: «Это «Мнения» Паскаля, преобразованные на эстрадный скетч в исполнении клоунов Фрателлини». Классическим периодом «театра абсурда» стали 50-е — начало 60-х годов. Конец шестидесятых ознаменовался международным признанием «абсурдистов»: Ионеско избрали к Французской академии, а Беккет получил звание лауреата Нобелевской премии. В настоящее время уже нет среди живых Гонит, Беккета, Ионеско, но продолжают творить Пинтер и Олби, Мрожек и Аррабаль. Ионеско считал, что «театр абсурда» будет существовать всегда: абсурд заполнил собой реальность, и сам сдается реальностью. И действительно, влияние «театра абсурда» на всемирную литературу, особенно на драматургию, трудно переоценить. Ведь именно это направление, которое вынуждает обратить внимание на абсурдность человеческого существования, раскрепостил театр, вооружил драматургию новой техникой, новыми приемами и средствами, внес в литературу новые темы и новых героев. «Театр абсурда» с его болью за человека и ее внутренний мир, с его критикой автоматизма, мещанства, конформизма, деиндивидуализации и акомуникабельности уже стал классикой мировой литературы.