Внутренняя духовность человека в романах Толстого и Достоевского

Толстой и Достоевский сближаются в своем понимании многослойное психологии человеческой личности, причем ее внутренним ядром, как уже говорилось выше, они считали свободную духовность, которая проявляется как внутренний голос совести. Именно поэтому нравственные побуждения часто остаются на уровне ощущения или чувства и смысл духовной эволюции героев-персонажей сводится к осознанию внутреннего содержания как своей жизненной программы. Внутренняя духовность человека выявляется писателями путем изображения сложных сцеплений сознательного и бессознательного в переживаниях и поведении литературного героя.

В романах Достоевского внутренний социально-психологический конфликт личности предполагает несовпадение и даже борьбу сознательных ее устремлений и до конца еще не осознанного нравственного чувства. Именно сознательные устремления, приобретя форму теории, например у Раскольникова, становятся страстью, непреодолимым влечением к разрушению и падению, гордым возвеличиванием своего «я». Поэтому, когда литературный герой после мучительной изнуряющей борьбы готов к нравственному возрождению, эта страсть к самоутверждению, подкрепленная теорией, обращается в подсознательную силу и как-то проявляется в поведении, делает его своим послушным рабом, бездушным механизмом.

Именно таким рабом стал Раскольников накануне и в момент преступления.

Достоевский, считает М. Бахтин, осуществляет диалогическое отношение к своему герою: «Слово автора о герое организовано в романах Достоевского, как с л о-во о присутствующем, слышащем его и могущем ему ответить»18. Именно это положение ученого вызывает наибольшее сомнение: ведь слово автора касается и таких ощущений героя, таких внутренних движений, которые не являются предметом его сознания, и поэтому герой в этом случае не в состоянии ответить на авторское слово. Стихия иррациональных сил в человеке не имеет адекватного выражения в его слове, а прорывается невольно в поведении, в жестах, мимических изменениях, непроизвольных, неуправляемых.

Глубинные пласты психики, неосознанные героем и потому не выраженные его словом, становятся объектом авторского понимания и изображения. «Смысловой избыток», присущий, по мнению М. Бахтина, только авторам «монологического» романа, свойствен, и Достоевскому, создателю «полифонического романа».

Говоря, что Достоевский «все вводит в кругозор самого героя», М. Бахтин как бы не замечает, что, кроме сознательного центра — идеи, имеется еще подсознательная жизнь. Теоретические построения героя, раскрывающиеся в диалогических общениях с другими, не исчерпывают, однако, всего «состава» его личности. Теория героя, связанная с подсознательным влечением к «разрушению» и «самоотрицанию», вступает в противоречие с наиболее глубинным ядром личности, которое понимается писателем как духовная субстанция.

Внутренний социально-психологический конфликт и является основным предметом изображения в романах Достоевского. Причем конфликт далеко не статическое противопоставление ложных индивидуалистических воззрений и частично подсознательного нравственного чувства. Внутренний конфликт крайне противоречив и динамичен, потому что сознание не отделено от бессознательного непроходимой стеной, в свою очередь, сознательное уходит порой в подсознательную глубину.

Достоевский-художник с гениальным мастерством сумел изобразить динамическую связь между обеими сферами нашего сознания.

Достоевский видит героя-персонажа в единстве сознательных и бессознательных проявлений, в сложных сцеплениях этих двух сфер сознания, их динамической связи, и потому слово писателя о герое полновеснее, объективнее, достовернее. Поэтому герои Достоевского — не только субъекты собственного, непосредственно значащего слова, но и объекты авторского осмысления и анализа.

Диалектические процессы душевной жизни Достоевскому удалось показать по-своему, не по-толстовски. Толстой изображал течение психологического процесса, наиболее зыбкие связи и отношения мельчайших частиц душевной жизни, их причудливые сцепления и превращения, беспощадным анализом добирался до последних глубин личности, четко выявляя самые первые проявления внутреннего сознания, еще наиболее диффузные, словом, «диалектику души.

Достоевский же своими средствами изображал борьбу противоположных начал в личности героя: света и тьмы, индивидуалистических своевольных притязаний и подспудного протес-га нравственного чувства. Человек дается в состоянии хаоса, разрушения, отрицания, но чаще всего и с перспективой будущего восстановления. Иррациональные стихии овладевают человеком вопреки его совести, мгновенно просыпаются в нем и ведут к разрушению, к самоотрицанию.

Но, дойдя до последней черты, человек все же обнаруживает первозданную духовность и также стремительно отдается «покаянию».

Достоевский ищет в человеке то абсолютное, первичное начало, которое противостоит вихрю его порочных страстей и служит залогом «воскресения» и братского единения с себе подобными. Вот почему писателя влечет к «глубинам души человеческой». Он обнажает общечеловеческие основы внутренней жизни социально-типических характеров.

Психологический анализ определяется поисками той свободной духовности, которая и станет залогом его «восстановления». По мысли писателя, «покаяние» выступает совершенно бесспорным и самоочевидным: «…в восстановление русский человек уходит с самым огромным и серьезным усилием и на отрицательное прежнее движение свое смотрит с презрением к самому себе…».

М. Бахтину удалось раскрыть самую основную, доминирующую особенность психологического мастерства Достоевского: полифонизм романа сказался в утверждении чужого «я», во внутренней самостоятельности героев: они «не только объекты авторского слова, но и субъекты собственного, непосредственно значащего слова». Достоевский умел объективно художественно увидеть и показать героя как другую, как чужую личность, не сливая с ней своего голоса, не делая ее простым объектом авторского сознания. Все устойчивые, объективные качества героя, в частности социальная типичность «становится объектом рефлексии… его самосознания; предметом же авторского видения и изображения оказывается. самая функция этого самосознания».

Писатель отказался «превращать живого человека в безгласный объект заочного завершающего познания». Герои Достоевского «ощущают свою внутреннюю незавершенность, свою способность как бы изнутри перерасти и сделать неправдой любое завершающее их определение. Пока человек жив, он живет тем, что еще не завершен и еще не сказал своего последнего слова». Достоевский — противник внешних устойчивых определений человека, обобщающих психологических характеристик, потому что он изображает героя на пороге последних решений, в момент кризиса, как величину, которая не совпадает сама с собою.

В нем есть нечто внутренне незавершенное, и потому он располагает возможностью выйти за пределы своей социальной типичности и тем опровергнуть всякое завершающее определение себя.