Военная лирика Твардовского

Война — жесточе нету слова. Война — печальней нету слова Война — святее нету слова В тоске и славе этих лет. И на устах у нас иного Еще не может быть и нет. А. Т. Твардовский С июня 1941 года Александр Твардовский начинает работу в редакции газеты Юго-Западного фронта «Красная Армия».

Он пишет стихи, очерки, фельетоны, статьи, песни, заметки. К сожалению, тетрадка с записями Твардовского о первых месяцах работы пропала. Но остались строки, запечатлевшие первые дни войны, — самого страшного и горестного периода Великой Отечественной. То была печаль большая, Как брели мы на восток. Шли худые, шли босые В неизвестные края, Что там, где она, Россия, По какой рубеж своя?

Памятником тех лет стала книга «Василий Теркин». Это книга о «правде сущей, правде, прямо в душу бьющей». В одной из глав, «Переправа», поэт пишет о том, что «бой идет не ради славы — ради жизни на земле», вселяя в бойцов сознание святости и правоты их дела. Работая над поэмой, Твардовский ставил определенную цель: помочь фронтовику преодолеть трудности войны, облегчить и хоть как-то скрасить его суровый быт, вселить чувство веры в свои силы и возможности.

Весной 1942 года Твардовский пишет стихотворение «Партизанам Смоленщины». Народ воспринял его как весть об освобождении, первую искру надежды. Смоленщина — родина поэта, и можно понять, чего стоили эти строки Твардовскому.

Каждое слово — крик души, боль сердца: Я б вовеки грабителям Не простил бы твоим, Что они тебя видели Вражьим оком пустым; Что земли твоей на ноги Зацепили себе; Что руками погаными Прикоснулись к тебе; Что уродливым именем Заменили твое; Что в Днепре твоем вымыли Воровское тряпье… Поэма Твардовского «Дом у дороги» начинает печататься со 2 декабря 1943 года. После вступления, завершившегося грозной строкой: «Гром грянул — началась война…» — следовала глава «Голошение». Строки этой главы напоминали давний плач-голошение, когда вся деревня Черново огласилась воплями женщин.

В главе «Беженцы» рассказано о бесконечном людском потоке, что «на восток от фронта гнал колеса». Глава «Гостинчик» повествует о тех же горестных воспоминаниях страшных дней отступления. Поэт говорит о невозможности забыть те муки: «Нет, мать, сестра, жена, И все, кто боль изведал, Та боль не отмщена И не прошла с победой». Закончена была поэма уже после войны.

И заканчивает ее поэт страстным призывом: «Не Забывать!» Прошла война, прошла страда, Но боль взывает к людям: Давайте, люди, никогда Об этом не забудем. В творчестве Твардовского военной поры очень примечательна детская тема. С особой пристальностью вглядывается поэт в женские и детские судьбы, с невыразимой болью и с нескрываемой печалью думает о них. Это и «жена командира, бежавшая из Минска с детьми в ночь первой жестокой бомбежки»; и «мальчик, везущий на саночках мать, тяжело раненную, когда шел бой за их деревню»; и «девочка с ребенком на руках у трупа матери». Великое множество строк в стихах и прозе написано о войне, но ничего пронзительнее, чем строки «Возмездия» Твардовского, читать не доводилось: И суд наш праведный суров, И места нет пощаде.

И не у нас ее проси, Мы будем мертвых глуше. Проси у тех, чьи на Руси Сгубил безвинно души. Проси у девочки у той, Что, в дула ружей глядя, Спросила с детской простотой: — Чулочки тоже, дядя? — У той, худое тельце чье У края рва поставил. Проси пощады у нее, А мы щадить не вправе.

В стихотворении «Я убит подо Ржевом» поэт выбирает форму написания от первого лица. Это наиболее соответствует идее стихотворения, воспевающего единство павших и живых. Монолог воина, с нарастающей эмоциональностью повествующего о собственной гибели «летом, в сорок втором», достигает наивысшего накала в таких строках: Нет, неправда.

Задачи Той не выиграл враг! Нет же, нет! А иначе Даже мертвому — как? Погибший солдат видит себя лишь «частицей народного целого», и его волнует все, что свершилось потом, после него.

Он говорит: Я вам жить завещаю, — Что я больше могу? Эту высокую ответственность перед памятью погибших, ответственность за то, как человек распорядился своей судьбой, выкупленной у Смерти ценой жизни другого, поэт ощущает очень остро. Не в этом ли исток той гражданской позиции, за верность которой кто-то из писателей назвал Твардовского «совестью послевоенной литературы». До конца своих дней Александр Трифонович Твардовский пронес как бы чувство смущения своей судьбой и судьбой тех, кто вернулся живыми из страшной круговерти войны.

Он писал: Я знаю, никакой моей вины В том, что другие не пришли с войны, В том, что они — кто старше, кто моложе — Остались там, и не о том же речь, Что я их мог, но не сумел сберечь, — Речь не о том, но все же, все же, все же..