«Вольные стихи» и гражданская «вольность» в поэзии Пушкина

Все чаще и настойчивее в стихах Пушкина в одном ряду со словами Вакх, Амур, Венера появляется и слово свобода. Причем в устах поэта оно становится многозначным. Свобода — это не только личная независимость, не только дружеская непринужденность, свобода от всяческих стеснений и предрассудков, но и свободный образ мыслей — «вольнолюбие», и гражданская «вольность», и свобода народа — порабощенного крестьянства. Так, послание Пушкина «Им» (1819) — одному из его друзей этого времени, члену «Зеленой лампы» В. В. Знгельгардту, которого он называет «верным сыном» Вакха и свободы, заканчивается строками:

С тобою пить мы будем снова, Открытым сердцем говоря Насчет глупца, вельможи злого, Насчет холопа записного, Насчет небесного царя, А иногда насчет земного. Слово свобода оказывается здесь как бы на стыке двух, обычно резко противостоящих и прямо противопоставлявшихся друг другу (в особенности в литературе классицизма) тематических рядов: темы частной и общественной, личных наслаждений и гражданской оппозиционности. И такое сочетание не было поэтической прихотью Пушкина, а являлось реальной и характерной чертой времени — периода, когда на шумных сборищах дворянских «либералистов» тосты «в честь Вакха, Муз и красоты» и чтение стихов перемежались вольнолюбивыми разговорами, а подчас и высказыванием смелых революционных проектов. Примерно такой характер носили и заседания «Зеленой лампы», и «сходки» в домах у будущих декабристов, со многими из которых Пушкин в эту пору близко сошелся. Сам поэт ярко обрисовал впоследствии атмосферу таких вольнолюбивых «сходок» «за чашею вина» в одной из строф десятой главы «Евгения Онегина»:

Друг Марса, Вакха и Венеры, Тут Лунин дерзко предлагал Свои решительные меры И вдохновенно бормотал. Читал свои Ноэли Пушкин, Меланхолический Якушкин, Казалось, молча обнажал Цареубийственный кинжал. Одну Россию в мире видя, Преследуя свой идеал, Хромой Тургенев им внимал И, плети рабства ненавидя, Предвидел в сей толпе дворян Освободителей крестьян.

В тайное общество, о существовании которого Пушкин догадывался, он не был принят. По свидетельству Пущина, дружески расположенного к Пушкину, «подвижность пылкого его нрава, сближение с людьми ненадежными» «пугали» членов тайного общества. Пушкин, по словам Пущина, «кружился в большом свете», но он же и настойчиво рвался из этого круга. Задыхаясь в атмосфере придворного и светского ханжества, мракобесия, самодурства, низкопоклонства, лести, карьеризма, поэт страстно искал людей высокой гражданской настроенности:

…в отечестве моем Где верный ум, где гений мы найдем? Где гражданин с душою благородной, Возвышенной и пламенно свободной?

— спрашивал он в стихотворении «Краев чужих неопытный любитель» (1817). Таких людей поэт находил среди деятелей тайного общества. Тем более переживал он недоверие, которое чувствовал с их стороны. «Он затруднял меня спросами и расспросами,- рассказывает Пущин — от которых я, как умел, отделывался, успокаивая его тем, что он лично, без всякого воображаемого им общества, действует, как нельзя лучше, для благой цели». Выйдя из лицея, Пушкин и в самом деле почти сразу же стал энергично и в высшей степени успешно действовать «для благой цели» — горячо пропагандировать в своих стихах идеи декабристов.